Моряк(Рассказы)
Шрифт:
Сегодня мы с Гершелем сидели у открытого окна. Окно выходит на огород Там папа обкашивал грядки. Он всегда встает чуть свет и уходит на огород. Вдруг Гершель не своим голосом закричал:
— Папа! Гони ее, гони!..
Что такое?! Я — прыг через окно. Папа махнул косой, и с крыши сарайчика стремглав бросилась тетина кошка. Папа поставил ногу на перекладину двери и подтянулся к гнезду. Мы с Гершелем перепугались.
— Кажется, во рту у Лакомки ничего не было, — сказал Гершель.
Папа оглянулся и тихо сказал:
— Пусто, дети. — Он спрыгнул
Мне стало грустно, я быстро вскарабкался к бревну — да, работа чистая! Ни-чего — ни птенцов, ни гнезда!
На сердце у меня защемило, и у Гершеля тоже, наверное. В траве мы нашли гнездо — оно валялось там целехонькое. Я подобрал его; оно было сплетено из соломы — точь в точь как корзиночка.
— Значит, Лакомка еще ночью расправилась с птенцами, а теперь пришла проведать знакомое место! — сказал папа.
— Птенцы ей, видно, пришлись по вкусу! — сказал Гершель.
А я никак не мог понять — как это она сожрала четверых детенышей? У нее у самой ведь маленькие, и тоже четверо. Они такие хорошенькие, черные с белыми пятнышками, и все барахтаются в решете у тети на печке.
Потом Лакомка пришла к нам — как ни в чем не бывало. Мы ее не колотили, не пинали ногами, а просто отворачивались от нее, до того она нам была противна, эта обжора! Даже маленькая Любочка целый день ненавидела ее.
А над сарайчиком долго кружились две птички. Потом они улетели. Может, они еще совьют где-нибудь гнездо, нанесут еще яичек и выведут других птенцов — лето впереди!
А мы дома сидели грустные — даже папа. И когда в окне появлялась черная с белыми пятнышками кошка, Гершель кричал с ненавистью:
— Она еще лезет к нам, эта противная Лакомка. Пошла прочь! Любочка, закрой окно!..
На пруду
Хмурым осенним утром подбежала ко мне Машенька:
— Дядя Изя, пойдемте!
— Куда?
— На пруд!
— Зачем?
— Лягушат смотреть!
— Вот еще, нашла время!
— Ай, ничего!
— Кто ж пойдет в такой холод?
— Мы пойдем в такой холод! — твердо ответила Машенька.
Мне понравилась Машенькина решительность. Все же я хотел было еще поспорить, но — где там! Машенька не слушает! Она несет мое пальто, шляпу, достает из-за шкафа мои калоши:
— Одевайтесь!
Я надел пальто.
— А ты разве так пойдешь, без ничего?
— Да, — ответила Машенька, — я пойду без ничего, я только надену ботики, натяну шапочку, накину платок, возьму пальтишко, и больше ничего!
Ладно! Мы вышли на улицу. Холодно! Вдоль заборов тянется пожелтевшая трава. Она подернута ледяной паутинкой.
— Куда ты меня тянешь? — сержусь я и поднимаю воротник.
— Сказано, к лягушатам!
— Ты думаешь, они сидят на берегу и ждут не дождутся тебя?
— Тебя — нет, — отвечает Машенька, — а меня ждут.
— Сомневаюсь! — ворчу я.
— Увидим.
Так мы с ней шагаем по осенней улице, закутанные и недовольные. Все сегодня какие-то недовольные. Вон теленок тети Улиты — тоже стоит скучный, сонный. А что ему: за лето густая шерсть выросла — лучше всякой шубы…
Мы перелезли через забор, обогнули большую лужу. Она вся затянута стеклом, то есть льдом. Машеньке охота побегать по льду, но я не пускаю — лед еще совсем молодой, тоненький…
Наконец, мы добрались до пруда и уселись на большом камне. Кругом тянутся огороды. Они теперь лежат пустые, голые, только стебли от подсолнухов качаются безголовые. Вдали скучает лохматый теленок — видно, ему надоело щипать невкусную траву.
— Где же твои лягушата? — спрашиваю.
— Ты все шумишь, злишься, вот они и не выходят!
— Ладно, можно помолчать.
Мы с Машенькой притихли.
Мы с Машенькой притихли.
Я вспоминаю: совсем недавно мы приходили сюда, и под каждым камешком, под каждым кустиком сидели зеленые лягушки и встречали нас веселым и оглушительным: ква-ква!
Теперь здесь тишина, безмолвие. Никто не ходит, никто не колотит вальками белье на мостике. Скоро-скоро вдоль берегов заблестит первый хрупкий ледок! В конце концов, даже неплохо, что Машенька привела меня сюда. Сам я никогда бы не собрался в такое пасмурное, неприветливое утро…
Вдруг в тишине раздалось одинокое негромкое кваканье:
— К-в в-вааа…
— Тш! — Машенька приложила палец к губам и строго посмотрела на меня, — шш!
— Ладно! — киваю я головой.
Через минуту, слышим, тоненько отозвалась другая:
— Кв-ва…
Мы с Машенькой замерли и давай подслушивать лягушачий разговор. Летом мы часто бегали на пруд и научились немножко понимать лягушачий язык…
Вот, слышим, одна лягушка говорит:
— Прр-р-роснись!
Другая, видно, постарше, отвечает:
— Пр-р-рохладно тебе?
Маленькая отвечает:
— Мор-р-р-р-роз пр-р-р-роби-рр-р-р-ает…
Большая говорит:
— Зар-р-р-ройся поглу-у-у-бже…
Потом стало тихо, только пузыри показались на воде: маленькая зарывается в песок. Потом, слышим, опять большая:
— Ква… хва… хватит!
А маленькая сонно просит:
— Р-р-р-расск-ажи!
Это она просит мать рассказать ей перед сном сказку. Мы с Машенькой притаились, сидим тихонько, как мышки. Машенька только улыбается и все грозит мне пальчиком: тише!