Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
Шрифт:
— Он, господин начальник, поистине великая личность, — доложил писарь. — Все, что о нем говорят, — чистейшая правда. У него уйма друзей в Анкаре!
— Весьма солидная личность, — сообщил надзиратель. — Говоря между нами, как бы он вам не навредил!
— Что ты имеешь в виду?
— Игру в картишки с заключенными.
— О себе бы подумал! Сбываешь в тюрьме гашиш, опиум, ножи…
— Всем надо быть начеку.
Порядок в тюрьме был заведен и в самом деле странный. Чуть не каждый день мясник из заключенных, орудуя ножами, свежевал в углу двора баранов и торговал мясом. И не только мясом. (Из-под полы, разумеется!) Запрещенные товары старший надзиратель
В праздники и в дни свиданий в тюрьме творилось нечто невообразимое. Огромный двор заполняли посетители: женщины, мужчины, дети. Кто варил чай, кто раскладывал еду. Ели, пили, шутили, смеялись. Заключенные из состоятельных часто влюблялись в посетительниц…
Теперь уже и заключенные, и сам начальник тюрьмы, впрочем, как и все в городе, были уверены в том, что Кудрет «секретный чиновник из Анкары». А то, что Кудрет без конца твердит, будто он «самый простой гражданин», лишь укрепляло эту уверенность. «Так мы ему и поверили, — ухмылялись люди сведущие. — Тактический приемчик! Усыпит нашу бдительность, а потом задаст жару!»
А тут еще «ревизор» как-то вскользь заметил начальнику тюрьмы, что знает о торговле наркотиками и ножами и о том, что по ночам начальник приходит к заключенным в подпитии и играет с ними в карты и кости. Начальник обомлел, но «ревизор», словно не замечая его смущения, сказал:
— Да пошлет вам аллах удачи, господин начальник!
— Я… — начал было, заикаясь от страха, начальник.
— Не волнуйтесь, маэстро, продолжайте в том же духе! Ни вам, ни кому-либо другому я не причиню ни малейшего вреда. Напротив, при случае окажу помощь!
После этого разговора начальник перестал играть с заключенными в азартные игры и брать с них комиссионные за торговлю наркотиками. Даже на работу стал являться вовремя, но, убедившись, что Кудрет-бей человек безвредный, снова принялся за старое. «Будь что будет! — успокаивал он себя. — Мне, собственно, терять нечего. Пусть, как говорится, полтысячи — это пятьсот, но у меня их нет. Если этот тип и в самом деле важная персона, он на худой конец уберет меня отсюда. А если нет? Прокурор считает, что все это выдумки. Не может быть Кудрет-бей представителем Анкары. Зачем бы стали его посылать в такой дрянной городишко? Разве властям и без того не известно, что у нас творится? Ничего нового здесь не выведаешь. В общем, плевать я на него хотел!»
Еще больше утвердился
И с благословения начальника у Кудрета началась поистине райская жизнь. Свояченица навещала его через день, и они отлично проводили время в кабинете начальника. Теперь у Кудрета всего было в изобилии: и денег, и пищи, и одежды. Воспылав страстью, женщина буквально завалила жениха одеялами, простынями, собственноручно вышитыми наволочками и всякой всячиной. А после того, как ее выбор одобрили родные, однажды побывавшие в тюрьме, совсем потеряла голову, — имя Кудрета не сходило с ее уст.
Кемаль-ага, хоть и не был забыт, однако отошел на задний план. Но он не ревновал и даже не сердился. Он был горд тем, что породнится с такой незаурядной личностью, и не упускал случая похвастать. «Мой свояк? О, ему цены нет! Знает все на свете. Кладезь премудрости».
Не говоря уж о самой невесте, свихнувшейся от любви к Кудрету, все ее родственники, мать и старшая сестра благоговели перед ним и старались не уступить друг другу в выражении своих чувств. Если дочь, к примеру, говорила: «Кто? Наш Кудрет?», мать принималась ее стыдить: «Какой он тебе Кудрет? Он — Кудрет-бей! Настоящий бей, истый бей-эфенди!»
Старшая сестра не подавала виду, но в душе завидовала младшей. «Порода всегда чувствуется, — замечала она с горечью. — Сразу видно, из пашей. А что сидит в тюрьме, невелика беда. Того и гляди, амнистию объявят…» На что младшая с гневом отвечала: «При чем тут амнистия? Ведь он ни в чем не виноват! Не то давно бы засудили! Он просто жертва клеветников. Пусть только наша партия придет к власти!.. Впрочем, если его даже и осудят, я буду ждать! Десять, двадцать, тридцать лет — до самой смерти. Я жизнь готова отдать за него!»
Начальник тюрьмы предложил как-то Кудрету:
— Снял бы поблизости дом для Нефисе-ханым и по ночам…
У Кудрета заблестели глаза:
— Что по ночам?
— Навещал бы ее.
Кудрет даже не спросил, возможно ли такое, лишь сдержанно сказал:
— Подумаю…
Когда на следующий день к Кудрету пришла Нефисе, начальник опять оставил их одних в кабинете.
— Кудрет, я больше не могу так жить, — сказала Нефисе. — Хочу постоянно быть рядом с тобой, и ночью и днем. Придумай, дорогой, как выбраться отсюда.
Кудрет оставался невозмутимым и даже не заикнулся о предложении начальника тюрьмы. Лишь когда Нефисе стала сетовать и плакать, погладил ее по голове:
— Наберись терпения, что-нибудь придумаем!
Глаза Нефисе засветились надеждой:
— Что же ты придумаешь?
— Ну, к примеру, снимем где-нибудь поблизости дом.
— А дальше что? Что дальше?
— Ты в нем поселишься.
— А ты?
— Буду навещать тебя время от времени.
— Время от времени? А по ночам?
Кудрета вдруг осенило.
— И по ночам тоже. Но…
— Что «но»?
— Для этого понадобится немного денег. Начальник тюрьмы — взяточник. Смотри только не проговорись, а то все дело испортишь. Сама видишь, он благоволит ко мне, даже свой кабинет нам уступил.
Нефисе кинулась ему на шею:
— Ясно. Говори, что нужно делать?
Кудрет уже успел изучить нетерпеливую натуру своей невесты и потому ответил:
— Не торопиться — это главное.
— Не люблю медлить с делами, дорогой. Сколько дадим начальнику? Пять тысяч? Десять?