Москит. Смерть идет на принцип

Чистова Татьяна

Добрался до будки на границе двух миров, кивнул старушке, с интересом смотревшей на него через прозрачную стенку.

– Нормально все, – заверил охранницу Илья. – Привезу племянника. Мне понравилось. Спасибо вам.

Снова накинул на голову капюшон, махнул бабке и выбрался, наконец, с территории безумия, вдохнул холодный сырой воздух и двинул к станции. И пока топал под колючим ледяным дождем на электричку, пока ждал ее и ехал один в пустом тамбуре, в голове у него крутилась одна мысль: что след слабый, дохлый, ненадежный, придурком с богатыми и тоже больными на голову родственниками мог быть кто угодно. Но не спросишь же в лоб: «а не Вадим ли Меркушев вам тут две недели мозги выносил? И не его ли братец-детоубийца, председатель великого и ужасного «Трансгаза» об убогом хлопотал?». Но деваться некуда, придется тащиться в этот монастырь. А что – запросто, хоть сейчас: легенда готова, деньги с собой, он просто пойдет по следам Меркушева или другого, неизвестного придурка, решившего лечить больного родственника по рецептам родом из семнадцатого века. Впрочем, это их дело, естественный отбор в действии, может, и загнется несчастный во время обряда,

туда убогому и дорога. Но еще кое-что не давало покоя, грызла исподволь поганая мыслишка, не давала сосредоточиться и еще разок провернуть в голове результаты поездки в дурдом.

«Я не похож на паломника» – Илья смотрел на свое отражение в стекле, а перед глазами стояла фигура одетого в рванину изможденного старца с бородой до колен и посохом в руке, мрачно влачащегося по кривым колеям российского бездорожья. Крутилось в голове и невесть откуда возникшее и черт знает что обозначавшее «вериги», смутно имевшее отношение к изможденному постами и воздержанием старцу. Но Илья эти мысли загнал подальше, сосредоточился, излишние и никчемные сейчас подробности отринул, задумался о насущном. Ехать, конечно, и сейчас же, здесь две остановки на электричке, в Москве ему делать пока нечего. Если повезет, то через пару дней полковник Тынский доложит господину Меркушеву о поступлении на общий адрес концерна нового письма. Возможно, с новыми, интимными подробностями Валеркиного жития. И этот Тынский, он в курсе забав своего хозяина, или Гришина – его рук дело?

– В следующий раз спрошу, – Илья привалился спиной к двери, засунул руки в карманы, посмотрел на редких пассажиров в дверях. Трое вышли, двое вошли, негусто, что неудивительно – погода дрянь, рабочий день в разгаре, народу мало. Снова подняла голову ехидная мыслишка о внешности и прочих отличительных чертах, отличающих паломника от обычного люда, но Илья загнал ее обратно. Главное – ввязаться в драку, а там поглядим.

Через два часа ранний вечер все расставил по своим местам. Монастырь с приютом для душевнобольных располагался в самом центре небольшого городка, а гостиницей для паломников служило недавно пережившее капитальный ремонт старинное здание с крохотными номерами-«кельями», окошками-бойницами и толстенными – Третью мировую выстоят, не шелохнутся – стенами. Стоило это удовольствие для провинции немало, не каждому паломнику монастырский приют оказался по карману, вот и пустовала почти половина второго этажа, куда постного вида нездорово-бледная, рыхлая «матушка» с ресепшн определила Илью. Досконально изучила его документы, кое-как, тыкая в клавиатуру одним пальцем, внесла ФИО постояльца в компьютер и выдала ключ. В тесном и душном номере обнаружилось все, необходимое для жизни, и, как Илья успел заметить и прекратить волноваться без повода, среди постояльцев монастырской гостиницы преобладали люди самого обычного, невзрачного и чем-то скрытно озабоченного вида. Одеты скромно, неброско, ходят быстро, глазки в пол, шепчут что-то себе под нос, на встречных не смотрят. Мужики – как под копирку, с заросшими рожами и диковатым выражением глаз, тетки похожи на обиженных жизнью матрешек, прячутся под платочками, и норовят побыстрее проскочить мимо соблазнов – как одиноких мужиков, так и открытой настежь двери в столовку при богоугодном заведении. Кормили, кстати, там неплохо, хоть мясного ничего и в помине не было, Илья вышел из гостиницы сытым. Постоял в небольшом, отгороженном от мирской суеты и забитой транспортом единственной центральной дороги небольшого города, скверике, посмотрел на тусклое золото куполов за белой монастырской стеной. И направился к площади, пересек выложенное брусчаткой пространство перед воротами, оказался на территории монастыря. Впереди высился огромный старинный пятиглавый храм, справа и слева тянулись стены с прилепившимися к ним палатками и магазинчиками, сновали люди – простые, обычные и – среди них – важные, как селезни в брачный период – люди в черном. Пути мирян и «братии» не пересекались, каждый шел своим курсом, заблаговременно уходя в сторону, дабы не впасть в соблазн или не оскорбить ненароком чьих-либо тонких чувств. Присмотревшись, Илья понял, что подобный порядок соблюдают абсолютно все, и призадумался – не открывая рта, будет непросто разузнать, здесь ли Меркушев прячет своего безумного братца, а если не здесь, то где именно.

Илья пошел дальше вдоль расписной стены длинного приземистого здания под плоской зеленой крышей, посматривал по сторонам, прислушивался к робкому шепоту тетушек и пришибленных мужиков. Они с благоговейным страхом смотрели на уходившие в серое небо купола и смутно различимые в подступавших сумерках лики под ними, крестились неловко и смиренно опускали глаза долу. Илья поймал на себе несколько не то, чтобы подозрительных – изучающих взглядов, и не сразу сообразил, в чем дело. Он ведет себя как турист – бредет праздно, глазеет по сторонам, только «мыльницы» на груди не хватает. «Не ваше дело» – не меняя выражения лица, он направился дальше, понимая, что если попытается соответствовать толпе, получится только хуже. Он уж и сам забыл, когда последний раз в церковь наведывался. Кажется, Лизу тогда крестили, теща настояла, до истерики дошло, он и сдался. И как все прошло – смутно помнит, в дверях стоял, а Лизка потом заболела, неудивительно – ей всего полгода было, и Ольга с дочерью почти месяц в больнице пролежала…

По ушам резанул не крик – жуткий низкий вой, даже рев, словно от боли орало крупное животное. Звук достиг самых низких нот, оборвался, захлебнулся где-то глубоко, и снова взмыл, заметался среди мокрых стен, деревьев и каменных крестов небольшого некрополя между храмами. Илья остановился, закрутил головой, пытаясь понять, что породило этот вопль, а он набирал силу, креп, начиная с фальцета, переходил к басам, словно орал не один, а двое, мужчина и женщина. Но Илья никого не видел, кроме застывших, как и он, в недоумении, паломников и черных теней «братии», торопившихся убраться куда подальше.

– Кликуша, –

с ужасом и восторгом проговорила одна из оказавшихся поблизости «матрешек». – Бесноватая. Пошли, посмотрим. – Она ловко подобрала подол длинной мешковатой юбки, схватила товарку-«матрешку» под руку и устремилась через толпу к монастырским воротам. Вслед за ней опомнились остальные, кинулись следом, и Илья остался один на один с мокрыми крестами чьих-то могил. «Кликуша. Бесноватая. Валерка увез своего брата из психушки, чтобы изгнать из него бесов. Мне туда» – Илья с опозданием бросился вслед за сообразившей что к чему толпой, и к цели прибыл последним. Впрочем, представление только начиналось, разноголосый рев и утробный вой не смолкали, прервались лишь раз, пока он бежал к воротам, словно человек набрал побольше воздуха в грудь, и возобновились, да так, что Илье стало не по себе. Человек так орать не мог, не хватило бы сил, объема легких, давно бы лопнули, не выдержав нагрузки голосовые связки. Но это был человек, женщина, как ему показалось с высоты бортика, на который пришлось взобраться, чтобы оказаться выше голов плотной толпы, лет сорока с небольшим. Очень худая, с впалыми щеками, глаза плотно закрыты, растрепанная, со сбившимся на шею платком она сидела на нижней ступени каменной лестнице, обнимала руками поджатые, обтянутые цветастой юбкой колени, и орала, глядя в стену прямо перед собой. Не орала – а выла на два голоса, словно в ней ожили одновременно два существа, и каждое стремилось перекричать другое, тоже настырное, сильное, злое. Тетку мотнуло, она захлебнулась криком, качнулась раз, другой из стороны в сторону, не переставая орать, рывком вскочила на ноги и со всей дури влепилась лбом в стену. Толпа охнула и подалась назад, женщина умолкла на миг, раздался тихий хлюпающий звук, вой возобновился, а после очередного удара на стене появились темные пятна.

«Больные могут внезапно встать, побежать, впасть в состояние неистовой ярости, агрессии. Нередко могут наноситься себе и окружающим телесные повреждения. Да это же шизофрения в чистом виде, ей галоперидол нужен и помощь обученного персонала. И фиксация» – Илья спрыгнул с бортика, ломанулся через толпу, неблагочестиво расталкивая паломников локтями, отдавливая ноги самым непонятливым или неповоротливым. Оказался у кликуши за спиной, схватил за локти и оттащил от забрызганной кровью из разбитого носа стены. И едва смог справиться с хилой на вид теткой – она выла и вырывалась с такой силой, как попавшая в капкан рысь или столь же крупная кошка, Илья передернулся при виде оскала на лице бесноватой, не давал повернуть ей голову, всерьез опасаясь ее острых мелких зубов. А вой был уже не бессмысленным набором звуков, тетка кляла его последними словами, да в таких сочетаниях, что большинство из них он слышал впервые в жизни, даже при своей достаточно насыщенной и богатой событиями биографии. «Бесноватая, точно» – он уже и сам был готов поверить в этот бред, нельзя же не верить своим глазам и ушам, а также начинавшим затекать мышцам. Тетка билась в его руках, пыталась лягаться, толпа за спиной охала и подавала советы, Илья уже был готов повторить пару фраз с описаниями и направлениями из лексикона бесноватой, когда подоспела помощь. По лестнице, прыгая через ступеньку, мчались три чернорясых «брата» – крепкие, плотные, неуловимо похожие на тех, что бродили по коридору дома скорби, заглядывая в «глазки»-блюдца палат подопечных. Только одеты местные санитары не в белое, а так один в один. Подлетели, перехватили плюющееся воющее на все лады существо, потащили вверх по лестнице, не без труда преодолевая сопротивление. Илья выдохнул, отошел в сторону и почувствовал, как его осторожно тронули за локоть. Повернул голову и на фоне расходящейся толпы увидел третьего «брата» – невысокого, с несерьезной курчавой бороденкой на круглой, раскрасневшейся после бега физиономией, возрастом тот был лет на пять-семь постарше первых двух.

– Ловко ты ее, мы еле успели. Не справляемся, наплыв большой, болящих много к отцу Никите притекает, а бесы святость чувствуют, себя показать рвутся, – говорил он скороговоркой, пристально глядя на Илью. – Сейчас святой водой ее покропят, молитовку прочтут, и отпустит ее недуг, успокоится, сердечная.

– Я привык, – отозвался Илья. – У меня племянник такой же, только не орет. К врачам возили – не помогло, сюда теперь привезти хочу. Я слышал, тут санаторий для больных есть. Если поможет, заплачу, сколько скажете, – Илья вытер пальцы бумажным платком и ловко бросил его в урну, замолчал, смотрел на «брата» сверху вниз. Тот тщательно перекрестился, прошептал что-то неразборчиво, перекрестился еще раз и заговорил, глядя в сторону:

– Отец настоятель должен благословить, а он уж полтора месяца как преставился. Нового пастыря ждем, неизвестно, когда и прибудет.

– А без благословения? За деньги? Сразу плачу, наличными, – ускорял события Илья. «Брат» мялся, как школьница перед пожилым похотливым завучем, возводил глазки к небу, и все рассматривал Илью – то исподволь, то пялился в упор. Не торопясь, Илья достал из кармана куртки небольшую пачку купюр, развернул ее, вытащил тысячную, подумал недолго, присовокупил к ней еще одну такую же, сложил и подал монаху. Тот протянул руку, отдернул, обернулся, крутанул головой влево-вправо, ловко сцапал деньги и спрятал их в широкий черный рукав. И уставился себе под ноги, только что не покраснел стыдливо.

– Ну, так что? – торопил Илья не ко времени скромного монаха, и тот сдался.

– Ты где живешь?

– В гостинице, – качнул головой в сторону гигантского проема монастырских ворот Илья.

– Хорошо. Завтра сюда приходи, к надвратной церкви после заутрени, попроси матушку внизу, она тебя разбудит. Придешь – брата Исидора спросишь, это я. Я тебя сам отвезу, бесноватых здесь не держат, на подворье ехать надо. Тут недалеко, – заметив, что Илья собирается перебить его, заторопился Исидор, – минут пятнадцать. С отцом-экономом поговоришь, он там свое послушание несет. Если благословит – привози племянника. Спаси господи.