Московщина
Шрифт:
39. «СТРЕЛЯЙТЕ КРАСНЫХ!»
Тоталитарные режимы, эти гении зла и подавления, оказываются потрясающе неэффективными в разрешении самых обыкновенных жизненных проблем. Если бы Россия не обладала такими колоссальными природными ресурсами, народ вымирал бы с голоду. Большевики очень умело выдают щедрость природы за свои собственные достижения. Вот попробовали бы они строить свой коммунизм, поменявшись местами с японцами!
Коммунистическое учение распадается на две составные части: утопические цели и злодейские средства. Причем, чем прекраснее
И тогда начинается поиск «врагов», мешающих и стоящих на дороге в рай. Внутренние враги в светлом и монолитном социалистическом обществе могут появляться только в качестве отрыжки, производной врага внешнего. Нужен враг! Сама неэффективность коммунистического хозяйствования толкает на тривиальный путь экстенсивного развития, то есть экспансии. Поэтому понятие коммунизм и мир – несовместимы. Поэтому коммунисты понимают только логику железной стены. Малейшее послабление смерти подобно.
На наше счастье, существуют два коммунизма (московский и пекинский), поэтому можно с помощью третьей силы – свободного мира – добиваться равновесия между ними. Это гораздо лучше, чем «задабривать» более сильного зверя все новыми подачками, все новыми странами… Очень странно подыгрывать именно тому, кто вот-вот дожрет Европу.
С теми, кто проявляет слабость и податливость, Советы поступают по обычаю уголовников: ставят «на четыре кости» и превращают в педераста. Я всегда поражался сходству между психологией уголовников и кремлевских вождей. Впрочем, это те же люди, вышедшие из того же деклассированного дна. Когда коммунисты кричат о мире – жди войны. Ибо их метод: «Держи вора!»
Но не только об этом думал я в последние камерные дни. Хватало и своих забот. Жена и недавно освободившийся брат решили приехать ко мне на свидание как раз в день моего выхода в зону. Во внутренней тюрьме меня не могли лишить свидания, так как оно там и без того запрещено, а в зоне я и побывать не успею. Об этом решении мне сообщили намеком в письме, чтобы коммунисты не пронюхали и не подготовили заранее какую-нибудь каверзу.
Дадут свидание или нет? Жене – наверняка нет. Оно и к лучшему: перед свиданием разденут догола, подвергнут такому обыску, после которого хоть в омут, каждый закоулок тела обшарят. Родственники ведь тоже не свободные, а всего лишь на общем режиме! И после этого – свидание в камере с микрофоном. Менты будут сидеть за столом и подслушивать каждый вздох. Если же свидания не дадут – моим придется возвращаться ни с чем через всю заметенную снегами империю, за столько тысяч километров, с множеством пересадок – от края Северного Ледовитого океана до далеких Карпат.
Приехали они накануне моего выхода в зону.
Утром Рак, как всегда, выводил в уборную. Параши в 36-ой зоне были громадные из грубого листового железа, так что и пустую оторвать от земли было нелегко. Это было придумано специально для того, чтобы парашу невозможно было использовать в качестве «оружия».
На мою долю как раз выпало выносить полную парашу.
– Вынесешь? – спросил Рак.
–
Рак промолчал и повел меня в уборную. Между тюрьмой и уборной рыли фундамент на запланированные постройки. Федоров расширял тюрьму. Рвы, земляные насыпи, настилы, кучи щебенки – тут и без ноши шею свернешь.
Во второй половине дня, после основательной нервотрепки, меня повели в зону. По дороге и заявили об отмене свидания за… отказ вынести парашу.
– Вы хотели поставить нас перед свершившимся фактом, – сказал майор Котов, имея в виду неожиданный приезд моих родных. Предупреждать следует своевременно, чтоб и могли лишить свидания заблаговременно.
– Но как же мне все-таки получить свидание? Ведь такое лишение – сплошное беззаконие!
– Гм… Спросите у сотрудника КГБ…
Спрашивать я не стал.
В последнее время большевиков заставили заговорить не только о причинах арестов, но и об условиях содержания. Большевики, конечно, пробуют ссылаться на максимум того, чем может быть осчастливлен зек. Теперь пора заставить их заговорить о том минимуме, который при любой ситуации гарантирован «не встающему на путь исправления» зеку, если он, скажем, отказывается от рабского труда на преступную систему.
Этот минимум:
1. Никаких свиданий (абсолютная изоляция).
2. Никаких писем (все они конфискуются цензурой или просто воруются).
3. Никакой медицинской помощи (или хуже того – намеренньй подрыв здоровья соответствующими препаратами).
4. Система издевательств и унижений.
5. Отсутствие самых элементарных бытовых условий.
6. Пытки голодом и холодом.
7. Травля и провокации КГБ.
Если сопоставить это со сроками (скажем, двадцать пять лет), то лишь Дантовская фантазия может уяснить, что означает этот минимум на практике.
До зоны я добрался изможденный и измученный до предела. Лицо было желтовато-белым, как снег, кружащийся в вечернем свете лагерных фонарей. В первые дни ноги сильно болели от обыкновенной ходьбы…
В голове циркулировали лозунги Красняка, которые я месяцами слышал изо дня в день. Меня еще преследовал запах параши, самой гнусной из параш. По-видимому, в эту парашу кто-то когда-то оправился (не утерпел), а потом не вылил, просто оставил возле туалета. Не знаю, сколько простояла она там, но когда уже в камере Григорьев открыл крышку – мы чуть не упали в обморок от мерзейшего гнилостного смрада. Параша никогда не благоухает, но это было что-то небывалое. Хотелось лучше умереть, только бы не вдохнуть еще раз эту невозможную вонь.
А в зоне в мое отсутствие впервые отметили день красного террора. Мы в камерах только голодали в этот день, но процедуры не видели. Пятого сентября 1918 года, вскоре после начала красного террора, вышел ленинский декрет о создании первых концлагерей. Гитлеру было у кого учиться… Пятое сентября 1972 года. Накануне вечером зеки тайно собираются в недостроенном помещении. Насыпан символический могильный холм в обрамлении колючей проволоки. Представители каждой общины по очереди читают поминальные молитвы по замученным.