Московские эбани

Сулима Елена

— Какая ты… Какая… — он взял нежно её руку и поцеловал. — Какая ты… — не мог подобрать слово, — Ты меня любишь?

— Да. — Так же просто кивнула она.

— Когда ты это поняла? Когда?!

— Сейчас.

— А я… А я с первого взгляда!

— Виктория! — нависла над ней Светлана, протянув через голову Виктории мобильный телефон, положила его перед Вадимом: — Билл уходит. Ему срочно требуется в посольство. Надо попрощаться с ним.

— А?.. — рассеянно обернулась она к Светлане и тут же встала.

Они чопорно раскланялись с Биллом. При этом чувствовалась в её движениях какая-то машинальность. Билл смутился, поцеловал её руку и огромными шагами вышел из маленького кафе.

После чего Светлана воскликнула: — Ты и даешь! А вообще-то ты правильно с ним! Так ему и надо. Привык тут к усиленному вниманию. Я пошла. Вечером созвонимся и все обсудим. Он ещё надеется на контракт.

Но мне кажется, ты с концами. Все-таки подумай. Как бы не вышло так, что шикарный дом на мобильный телефон променяла. Хотя кто знает, что ценней. Усмехнулась Светлана и поспешила вслед за Биллом. Виктория снова присела к ним за столик.

— Что тебе заказать? — спросил Вадим, сам от себя не ожидая, такой нежности в голосе.

— Ничего. Мне ничего не надо.

— Как ты этого миллионера! Ничего себе! — очнулся Борис.

— А?! — Виктория уставилась на него так, словно смотрела куда-то сквозь него: — Какого миллионера?.. — и снова повернулась к Вадиму: — Вот и все на сегодня, — сказала она столь нежно, что Вадим даже растерялся: — Я пойду.

— А как же Париж?!

— Но мы же не можем в него ехать сегодня?.. — Она привстала.

— Нет! — Вадим схватил её за оба запястья, она не вырывалась. — Я столько уже с тобой всего пережил! — заговорил он быстро.

— Как со мной? — она внимательно и ласково вглядывалась в его лицо, Но меня же не было?

— Нет. Ты была. Ты была всегда. Не уходи!.. — он отпустил её руки и сам себя стукнул по лбу. — Я же жизнь тебе отдаю.

— Отдать жизнь можно, а взять нельзя. — Она кратко поцеловала его в лоб и встала. — Но за слова спасибо.

— Да нет у меня без тебя никакой жизни! Я же сказал! Постой! — Он вскочил, порываясь схватить её, но, забывшись, коснулся пяткой загипсованной ноги пола и, взвыв от боли, грохнулся на стул.

— Что с тобой? Что с тобой?! — подлетела она к нему.

— Но-ога! — выдавил он, преодолевая боль.

Она заглянула под стол и увидела его загипсованную ногу. А рядом вторую. Вторая принадлежала Борису.

С немым вопросом она посмотрела на Вадима — он морщился от боли, как бы говоря — вот видишь, какая ты жестокая.

Потом Виктория посмотрела на Бориса. Борис гордо вздернул голову мол, и я герой.

— Как же вас теперь отсюда эвакуировать?

— А у нас костыли есть! — похвастался Борис, но, увидев, что его друг морщит лицо, изображая страдание, поправился: — Только мы на них ещё ходить не научились.

— Вика!..

— Только в Париже, — отпарировала она.

— Нашли куда ехать, чтобы объединиться! — расходился Борис. — Между прочим, с милым рай и в шалаше. Вы в его квартире такой себе Париж можете устроить, что мало не покажется. Я вам даже Эйфелеву башню подарю. У меня есть. — Закивал он уверенно. — Маленькая такая, но железная!

Виктория усмехнулась.

— Так что же мне с вами делать? Давайте я вас подвезу.

— Подвози. — Разрешил Борис.

— Нет! Нам в разные стороны! — Вадим выразительно посмотрел на Бориса, нащупал костыли и принялся доставать их.

— В разные, так в разные согласился Борис.

— На Сереге поедешь, — сказал Вадим так, чтобы не слышала Виктория, из-за грохота, производимого костылями.

— Да. Я ещё посижу, а вы идите. — Тут же сориентировался Борис. — За мной друг приедет. Мне-то что. Вот Вадим у нас — сирота.

— Ну что ж пошли, сирота. — Усмехнулась Виктория. Вадим мужественно заорудовал костылями. Виктория пошла чуть сзади, страхуя его.

Уже на улице Вадим перекинулся взглядам со своим водителем.

У них уже давно существовала, понятная только им, система знаков. Водитель сразу понял, что обнаруживать себя не стоит, а следует дождаться Бориса. Виктория ничего не заметила, проводя Вадима мимо его машины к своей.

Вадим был счастлив. Несмотря на произведенное вранье, ему казалось, что он никогда не питал к женщине столь искренних чувств.

ГЛАВА 49

Вадим чувствовал, что пьянеет от нежности. И борясь с ней, пустился в монолог.

Она не улавливала всех деталей его текста. Лишь отрывочные картинки иногда из туманна проявлялись с особой четкостью в её воображении.

Вот: он пьет с друзьями ещё студентом, худым, безбородым под лестницей в университете. Вот: он уже дипломированный географ, не видевший ни одной страны и не знающий, куда девать свой диплом. Вот: он уже шляется праздно по Гоголевскому бульвару, жмет по-дружески руку длинному строю знакомых, хлопает по плечу очередного гения местного назначения, и не знает сам что делать, чем заняться. Все принимают его за весьма респектабельного молодого

человека, предлагают тушенку, гречку вагонами, он участвует в каких-то мелких сделках, и параллельно преподает свою науку в средней школе, приезжая к первому уроку во хмелю и на такси. Тоскует по широким горизонтам, а крутит любовь с женщинами желающими затащить его в ещё более узкое пространство и вдруг летит по студенческой визе в Англию собирать местную флору для сушеных букетов. Работает как негр на плантации, и ценит теперь то, что не ценил ранее — русскую вольную жизнь. Дым отечества ему начинает заменять дым марихуаны. Он вырывается из бреда, в котором цель заработать деньги настолько параноидальна, что теряется смысл — зачем?.. Он возвращается на родину с одной мыслью: как бы сделать так, чтобы не он зависел от своего дела, чтобы дело зависело от него. Он дружится с продавцами недвижимости, с мелкими бизнесменами, с верхушкой банковского делопроизводства, пытается влезть в процесс их деятельности. Но фирмы горят, банки лопаются… Немного позанимавшись кредитами, он в результате приобретает не деньги, а приятелей, уже не курит марихуану, пьет водку. Его девушки уже не тянут его в узкую норку бытия, а требуют к своим ногам весь мир. Отчего благополучно спиваются, умирают от передозировки наркотиков, режут себе вены, бросаются с крыш. А он в наследство от них, озадачившись расширением собственной экспансии, создает туристическое агентство. Оказывается, половина его сокурсников уже живет за границей — отчего легко налаживаются необходимые дружественные связи… Казалось бы — вот: теперь он может бросить к ногам избранницы весь мир!.. Но зачем, и кому? Пускается в путешествия вроде бы по делам фирмы, но вдруг начинает понимать, что смена ландшафтов ничего не меняет. Что можно объездить весь мир, пожирать глазами памятники и пейзажи, и думать, что обогатился — хотя бы есть чего рассказать, а потом оказывается, что все это ты делал, это для того, чтобы познать собственную ничтожность, о которой ранее и не подозревал. И начинается депрессия. Все зовут тебя куда-то — а зачем? Чтобы наполнить свою биографию географическими названиями и именами?.. Может быть, мы все гурманы и нами всегда ощущается нехватка чего-нибудь экзотического? рассуждал он тогда. И когда впервые увидел её — она предстала столь экзотичной женщиной, что захотелось и ею пополнить свою биографию, по привычке, из чувства гурманства. Конечно же — он влюбился в неё с первого взгляда, но сколько раз с ним уже случалось такое!.. Но дальше все пошло как-то не так. Хорошо, что она отстранила его сразу. Иначе бы все прошло у него после первой же ночи. Потому что слишком быстрая близость никогда не давал ему возможности любить.

Он уже понял, чем ближе он узнавал женщину — тем понятней и примитивней казалась она. А он не из тех мужчин, что любят глазами, потому как заповедь Экзюпери, хотя он и не обладает подростковой сентиментальностью, все равно однажды и навсегда стала основополагающей в его общении с женщинами. "Зорко одно лишь сердце".

Однако до неё сердце его словно находилось в тумане, может быть и в пьяном дурмане, но это уже все равно. Когда он понял это, то вдруг увидел её как маяк в тумане, и сразу отказался от болтания по воле волн. Он же помнит, как говорила про аборигенов, которым не следует ждать бус от пришельцев, а самим ладить паруса. Вот и начал.

Поэтому и поехал за её картинами в Тайланд. Не как в страну туризма, а как в её страну, искал её там, но ничего такого особенного вроде не увидел и вдруг обнаружил в сумрачной утренней дымке обыкновенное картофельное поле, только при внимательном взгляде, оно оказалось полем ананасов. И он понял, что ты становишься плотно на другую землю — то и ананасы растут так же обыденно, как картошка. А картошка кажется уже чем-то экзотическим. Так и она, Виктория, смотрит на обыденное наше, как на экзотику, но и Таиланд остался лишь в её воспоминания, поэтому и та её страна жизни тоже экзотическое поле только по другую сторону сна. И так и живет она во сне, в своем сне, просыпается идет налево — поле ананасов, засыпает, идет направо — поле картофеля. И нет ей пары на этих полях. Потому что она не человек глинозема. Ей что там, что здесь все едино! Но сон её ей дороже всего!.. Может это и не сон, но он не знает, как назвать иначе то, где она действительно существует, действительно самоценна и свободна. Вот что понял он вдруг. И теперь хочет, чтобы сон их был един. Чтобы они летели по этому сну рука об руку, как на той её картине, что погубила Потапа. Он не упадет, потому что понимает больше, чем Потап, потому что знает, что сила тяжести в ненужном. В том ненужном, которое ни один путешественник не берет с собой в дорогу. Он освободился от него.