Московские големы

Мидянин Василий

— Юрий Михайлович, наши бокоры делают все возможное, но вы ведь понимаете, Рыжего экранируют лучшие маги его ведомства...

— Понимаю, не оправдывайся, — махнул рукой мэр. — Плетью обуха не перешибешь... — Он вздохнул. — Устал я, Паша. Смертельно устал. Наверное, не буду выдвигаться на третий срок. Хотя звезды благоволят мне и гаруспики заявляют, что Абсолют

не станет возражать против небольшой поправки к конституции. Правила правилами, а московский Архимэр все-таки уникален, и в истории существует немало примеров тому, как великие герои устанавливали новые правила для игры с мирозданием. Однако я больше не могу. Не могу. Устал смертельно от всего этого.

— Понимаю, Юрий Михайлович.

Мэр вылез из-за стола, подошел к окну, бросил тоскливый взгляд на панораму Москвы. Падаван почтительно развернулся вместе с креслом в его сторону.

— И дернул же нас черт принять к массовой застройке серию жилых домов П44Т, которые снаружи обкладывают красным кирпичом, — безнадежно проговорил мэр. — Раньше еще как-то можно было обманывать Провидение, но теперь Москва — однозначно великая Багряная Блудница из пророчества. Кремль, Красная площадь, старое здание мэрии, теперь еще и эта злополучная серия домов... Необходимое условие выполнено, пророчество начало сбываться. Дальше будет только хуже.

— Что предсказывает оракул? — осторожно осведомился падаван.

Мэр с неудовольствием покосился на терафим, который был установлен на журнальном столике в дальнем конце кабинета. Терафим изготовили неделю назад из отсеченной головы младенца, коя покоилась на серебряном блюде, и в связи с этим от него уже весьма ощутимо припахивало.

— Я уже боюсь вопрошать. Последние оракулы были совершенно беспросветны, и истолковать их в положительном смысле невозможно никак, хоть ты тресни.

— Печально.

— Не то слово.

Мэр подошел к окну, с тоской уперся лбом в поляризованное стекло, озирая с высоты магической башни расстилающуюся у его ног агонизирующую Багряную Блудницу. Откуда-то из Хорошево-Мневников поднимался в безразличное серое небо

плотный столб жирного дыма. Подозрительное бледное зарево мерцало над МИФИ. Огромный мерзкий эгрегор боли колыхался над институтом Склифосовского, глубоко погрузив толстые полупрозрачные щупальца в распахнутые по случаю жары окна больничного корпуса; щупальца подергивались и конвульсивно сокращались, словно шланги, присоединенные к аварийной помпе, коя жадно откачивает морскую воду из трюма. Немного правее башни мэрии, на Садовом кольце, вспыхивали яростные сполохи в небе: боевые маги РПЦ деловито жгли в воздухе полчища горгулий, пытавшихся прорваться к Большому театру со стороны аэропорта Шереметьево-2. Дружественный голем, разъезжая по крыше театра на квадриге каменных лошадей, сбрасывал вниз зажигательные бомбы, которые изредка роняли на крышу отдельные прорвавшиеся враги. Над куполом храма Христа Спасителя бились обитающие в нем эгрегор и элоим, в очередной раз не поделившие паству; куски сусального золота разлетались во все стороны и сыпались на набережную, калеча прохожих и припаркованные автомобили. Массивный золоченый крест, венчавший купол, внезапно накренился, полетел вниз и вонзился в асфальт, словно огромный тесак. Спустившись в грязную воду со своего постамента на стрелке Москвы-реки возле кинотеатра «Ударник», огромный черный царь Петр уверенно форсировал водную артерию, стремясь приблизиться к месту битвы; на противоположном берегу, у основания Патриаршего моста, его появления уже дожидалась в полной готовности артиллерийская батарея Министерства чрезвычайных ситуаций, инспектора дорожно-патрульной службы спешно перекрывали движение по Пречистенской набережной.

Идеальный умозрительный наблюдатель, который как раз висел вверх ногами в пространстве по ту сторону стекла и смотрел невидимыми глазами в лицо мэру, сокрушенно покачал головой, закурил ароматную сигариллу, бросил вниз использованную спичку, оставившую в воздухе короткий дымный росчерк, и беззвучно растворился в окружающей среде.