Московские каникулы
Шрифт:
К о с т я. Ясно, не желаешь…
Ж е н я (Борису). И вообще, как ты это себе представляешь — не принять медаль? Меня Петр Тихонович вызывает получать ее, а я что? Должна была гордо оттолкнуть его руку и воскликнуть при этом трагически — не заслужила?! Объяснив мимоходом, что подозреваю Ангелочка в неблаговидном поступке — исправлении моей экзаменационной работы? Она-то за свою доброту ко мне заслужила такой плевок в физиономию? Да это еще хуже тех доносов, в которых тут Костенька в меру своих сил упражнялся.
К
Б о р и с. Погоди, не до шуток…
Ж е н я. А он и не шутил, когда сказал, что я сделала подлость! Но я ведь ничего специально не сделала, чтоб получить эту медаль! Ничего! (Пауза.) Ты что же, считаешь — он прав? Тогда скажи — в чем? И главное — в чем я виновата?
Б о р и с. Ты ж знаешь, не все я умею словами объяснить… Но я чувствую… (Смолкает.)
Ж е н я. Не объясняй, догадываюсь. Оба вы чувствуете одно и то же!
К о с т я. Что?
Ж е н я. Зависть!
Б о р и с. Сдурела?
Ж е н я. Ни капельки! Если ты можешь чувствовать, что Костя прав, то потому лишь, что, как и он, смертельно завидуешь мне!
Б о р и с. Чему завидую? Медали?
Ж е н я. Медали! Но не только. Моей вере в себя — вот чему! Без нее ты ни черта в жизни не добьешься!
К о с т я. Ловко повернула… Верно, Боб?
Борис не отвечает.
Ж е н я (Борису). Молчишь? Ты не Боб, а бобик! Жалкий, трусливый, да еще и завистливый!
К о с т я. Давай, Евгения, давай, куси его! Чтоб и взлаивать на тебя не смел! (Идет.)
Ж е н я (Борису). Видишь — стравил нас, а сам в кусты! Ему только этого и надо было!
К о с т я (оглядывается). Чего мне надо было — ты не поняла и никогда понять не сможешь! (Быстро уходит.)
Пауза.
Ж е н я. Почему ты молчишь?
Б о р и с. Как будто впервой тебя вижу…
Ж е н я. Ах, прозрел, значит?
Б о р и с. Женька, ты умней меня, лучше жизнь знаешь… Но сейчас…
Ж е н я. Что — сейчас?
Б о р и с. Нехорошо все… Неправильно…
Ж е н я (упрямо). Правильно!
Б о р и с. Почему же мне так худо?
Ж е н я. Не знаю. Ничем помочь не могу.
Б о р и с. Можешь. Пойди верни медаль.
Ж е н я (рассмеявшись). Ты что, серьезно? Хочешь, чтоб надо мной вся Москва смеялась?
Б о р и с. Если кто и посмеется — перестанет… А жизнь впереди долгая… Как же мы с этой медалью жить будем?
Ж
Б о р и с. А я как?
Ж е н я. Перестань говорить жалкие слова. Если хочешь знать, жизнь посложней твоей любимой классической борьбы. И у нее совсем другие правила.
Б о р и с. Нет, не другие…
Женя, Другие! И чем раньше ты это поймешь, тем для тебя же лучше будет.
Б о р и с. Не будет мне лучше от того, что я сегодня понял…
Ж е н я. Что же ты понял? Что я подлюга, как доказывал твой милый Костя?
Борис не отвечает.
Насколько я поняла, ты дал ему за это в морду. И правильно сделал. Теперь, выходит, жалеешь об этом?
Борис не отвечает.
Тогда иди к нему, извиняйся! Чего ж ты стоишь?
Борис идет.
Стой!!
Борис останавливается.
Если ты сейчас уйдешь — это навсегда, понимаешь?
Б о р и с. Понимаю. (Уходит.)
Ж е н я. Борька, вернись!
Борис не возвращается.
Ах, так?! Ладно же… (В ярости мечется по двору, затем останавливается.) Господи, какие же мы дураки… Борька! Борька! (Убегает вслед за Борисом.)
З а н а в е с.
Входят Т о н я и Т и м у р.
Т и м у р. Вот мы и вернулись с вами к дому Глебовых — туда, где началась наша короткая история. Кончится ли она сегодня? А если нет, то какое будет иметь продолжение?
Т о н я. Небо постепенно светлеет, близится ранний июньский рассвет. В доме Глебовых темно и тихо. Уже спят или еще не ложились? Борису, во всяком случае, должно быть не до сна… Шаги! Нет, это не он…
Тоня и Тимур удаляются. Входят Ж е н я и Г а л и н а П е т р о в н а.
Ж е н я. Ну что ты ходишь за мной, как за маленькой?
Г а л и н а П е т р о в н а. Ты знаешь, который час?
Ж е н я. Не думаешь же ты, что я лягу спать?
Г а л и н а П е т р о в н а. Это было бы совсем не так глупо. Видишь, у Глебовых уже темно.
Ж е н я. Неужели Борька спит?
Г а л и н а П е т р о в н а. В школе его нет. Почему вы не отправляетесь на Красную площадь?