Московские легенды. По заветной дороге российской истории
Шрифт:
В действительности такой встречи не было. Борис Ширяев, автор воспоминаний о Соловках, в которых он приводит эту легенду, специально расспрашивал сидевших там иерархов, и все они «решительно отрицали этот факт».
Вторая легенда утверждала, что существует тайное завещание покойного патриарха Тихона, в котором он указывает на Иллариона как на истинного хранителя и местоблюстителя патриаршего престола.
В заключение рассказа о митрополите Илларионе приведу стихотворение, о котором шла речь в его разговоре с Олегом Васильевичем Волковым. Это стихотворение принадлежит А. Н. Майкову:
Не говори, что нет спасенья, Что ты в печалях изнемог: Чем ночь темней, темТеперь вернемся к началу 1920-х годов, когда совету общины Сретенского монастыря удалось спасти от закрытия Владимирский собор, защититься от обновленцев и сохранить приход.
Колокола Сретенского монастыря славились в Москве своей мелодичностью. Один из последних дореволюционных путеводителей «Всеобщий путеводитель по Москве и окрестностям», вышедший в 1915 году и по обширности заявленной программы вынужденный писать лишь только о самых значительных достопримечательностях, тем не менее приглашает послушать великолепные колокола Сретенского монастыря.
12 июня 1920 года москвич Н. П. Окунев отметил в дневнике новое звучание сретенского колокольного звона:
«Прошел домой мимо Сретенского монастыря, не закрытого еще в полном объеме, но оставшегося с одной только церковкой и братией человек в 5. Но от былого остались музыкально подобранный звон и звонарь, какой-то удивительный человек — я вижу его, он „штатский“, тощий, болезненный, типа старых сухаревских мелких торговцев. Еще бы чуть-чуть попотрепаннее одеяние, ну и подавай ему Христа ради копеечку. Такова наружность, а кто его знает, может, он богатый человек, любитель позвонить. В нем нет профессионального звонаря, он несомненно дилетант, но зато какой в своей сфере гениальный! Я, по крайней мере, никогда не слышал такого замечательного звона. Когда он звонит, на углу Сретенки и Сретенского переулка всегда собирается толпа и смотрит на его переборы по веревочкам. Голова без шапки, закинута вверх — точно смотрит в небо и аккомпанирует ангелам, поющим гимн Богу. Так играют вдохновенные пианисты, смотрящие не на клавиши, а куда-то ввысь…»
Этот звонарь — Константин Сараджев — еще одна московская легенда 1920-х годов. Он не был профессиональным звонарем и звонил на разных колокольнях. У него был круг поклонников из любителей и знатоков колокольного звона и музыкантов-консерваторцев, которые заранее узнавали, где и когда он будет звонить, и приходили слушать. После того как в 1977 году была напечатана документальная повесть А. И. Цветаевой «Сказ о звонаре московском», имя Константина Константиновича Сараджева приобрело широкую известность.
К. К. Сараджев родился в 1900 году в Москве. Отец — профессор Московской консерватории, скрипач, дирижер, мать — пианистка. Детство и отрочество Сараджева прошло на Остоженке. С раннего детства он прислушивался к звону колоколов окрестных церквей, благо вокруг их было много. Особенно привлекали его внимание колокола Замоскворечья — церкви Преподобного Марона у Крымского моста, знаменитый колокол Симонова монастыря…
Сараджев обладал особым абсолютным слухом. Музыканты с абсолютным слухом в звуке колокола различают три основных тона, он же слышал более восемнадцати, а в октаве он, по его словам, четко различал 1701 тон.
Хотя Сараджев жил в музыкальной семье, музыке систематически не учился и всем музыкальным инструментам предпочитал колокола. Он свел знакомство с московскими звонарями, в четырнадцать лет ему удалось самому позвонить на колокольне, и с тех пор колокола заняли все его мысли. Наиболее интенсивная его деятельность по изучению и пропаганде колокольного звона падает на 1920-е годы. В это время Сараджев не только звонит, открывая и осмысливая музыкальные возможности колоколов, но и работает над теоретическим трудом «Музыка — Колокол». Он обследовал 374 колокольни Москвы и Подмосковья, составил их каталог с музыкальной нотной характеристикой звучания каждого колокола. Среди музыкантов, ходивших слушать Сараджева, А. И. Цветаева называет композиторов Р. М. Глиэра, Н. Я. Мясковского, М. М. Ипполитова-Иванова, А. Ф. Гедике — органиста, профессора Московской консерватории.
Известный хоровой дирижер А. В. Свешников слушал
Сараджев мечтал об устройстве специальной «Московской Художественно-Музыкально-Показательной Концертной колокольни». Музыкальная общественность поддерживала его ходатайство перед Наркомпросом о создании такой звонницы. Но во второй половине 1920-х годов в России настали роковые времена для церковного колокольного звона и колоколов: колокольный звон как «нарушающий общественный покой» был запрещен, закрывались и разрушались церкви и колокольни, снимались и отправлялись в переплавку колокола. Наступила очередь и звонницы Сретенского монастыря. В 1927 году живший по соседству с монастырем член партии «с дореволюционным стажем» ответственный работник ВСНХ Н. С. Попов отправил письмо тогдашнему председателю Моссовета К. Я. Уханову, также партийцу с 1907 года, бывшему слесарю:
«Тов. Уханов!
Ты хозяин Москвы: обрати, пожалуйста, внимание на Б. Лубянку. Стоит тут развалина, называемая храмом божьим, живут в нем какие-то Братские общества и т. п., а улица от этого страдает: уже не один человек в этом месте раздавлен трамваем. Улица в этом месте благодаря этой балдахине имеет искривленный вид, и если ее снести, а снести ее надо, то будет совершенно другая улица с свободными проходами. Улица слишком бойкая. Во дворе как раз в этом месте, где стоит эта чертова часовня, где гуляют только кошки и мыши, стоит еще колокольня, где сумасшедший какой-то профессор выигрывает на колоколах разные божеские гимны, ничего абсолютно нет. Тебе как хозяину Москвы во имя благоустройства города надо в конце концов обратить внимание…
С коммунистическим приветом — Попов Н. С.».
Начало сноса Сретенского монастыря. Фотография 1928 г.
В 1928 году в газете «Рабочая Москва» была опубликована фотография Сретенского монастыря, огражденного забором, с пояснительной подписью: «Для расширения уличного движения сносится Сретенский монастырь, мешающий движению». Приход Сретенского монастыря был ликвидирован в 1928 году. В 1928–1930 годах снесены церковь Марии Египетской, церковь Николая Чудотворца, колокольня, монастырская стена. Соборный Владимирский храм был приспособлен под общежитие сотрудников НКВД, затем использовался как гараж и под помещения для реставрационных мастерских. В 1930-е годы снесены настоятельские покои и на их месте построена четырехэтажная школа. В 1950-е годы собор был поставлен на госохрану как историко-архитектурный памятник. Из старых построек Сретенского монастыря к 1990-м годам сохранились только три: Владимирский собор, совершенно опустошенный внутри и со сбитой росписью, двухэтажный хозяйственный корпус XVIII века, перестроенный в XIX веке, так что от первоначального здания остались лишь так называемые «ушастые» наличники на трех окнах (Большая Лубянка, 17), и часть настоятельского корпуса XVII–XIX веков в глубине двора.
Современный вид Сретенского монастыря.
В 1991 году храм Сретения Владимирской иконы Божией Матери был возвращен Церкви. С этого времени история Сретенского монастыря — это хроника возрождения обители, продолжающаяся и в настоящее время. В январе 1991 года во вновь освященном соборе началась служба. В 1994 году в монастыре разместилось подворье Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря. В 1995 году возобновлена монашеская жизнь.