Московские праздные дни. Метафизический путеводитель по столице
Шрифт:
В Москве связь места и времени часто предстает воочию: так сложно и неслучайно лепится этот древний город. Здания-кораллы (те, что сохранились; оттого, что они редки, они тем более выглядят как фокусы и узлы московской ткани) – изъеденные временем, сбрасывающие шелуху штукатурки, они являют собой обломки истории, поочередно согревающие и леденящие душу.
Плоть Москвы, как и ее календарь, пестра, конфликтна, эмоционально насыщенна.
Очень хорошо, что наблюдение началось с Василия Блаженного: в своих составных частях он предельно контрастен, никак не мертв, но жив – чудный, украшенный звездами и каменьями восточный спрут воссел на изгибе москводна, его винтом заверченные щупальца-купола тянутся к небу (поверхности
То же и с персоналиями: герои здешней истории обязаны вписаться в «тотальный» сюжет Москвы, ввязаться в тот или иной ее узел, притом в контрасте, конфликте, споре – иначе память города их не удержит.
Физиономически Казанский спуск представлен парой: Иоанн Грозный и Василий Блаженный. Московская память уверенно соединяет их вместе. Две полярные фигуры – царь и юродивый: верх и низ московской политической сферы.
На иконах Василий гол и космат; особенно хорош его образ на Большой Полянке, в церкви Григория Неокесарийского.
По «рельефу» московской истории эти двое шагают вместе; царь и юродивый доходят до покровского предела, до 1557 года. В тот год собор был закончен – так закончилась «сентябрьская» (средневековая) эпоха Москвы. Здесь же, в этом переломном пункте истории, между ними происходит разрыв. Блаженный Василий умирает, ложится у Троицкого придела новопостроенного храма, Грозный отправляется далее – и срывается в темень, в деспотию и Казань.
Москва отлично помнит эту драматическую сцену, и теперь ее воспроизводит в сцене спуска, и показывает нам: вот она, во всем возможном контрасте, – юродивый и царь, собор и обрыв.
Москва вся сошлась на похороны святого. Грозный с боярами нес гроб, митрополит Макарий с собором высшего духовенства совершал службу. С этого момента, в этом месте (времени), с покровского разрыва-обрыва московской истории начинается Казанский спуск.
Это одно событие, день-узел: 15 октября, первый день после Покрова. Первый шаг на ту осеннюю плоскость, с которой не будет другого пути, как только вниз. Этот первый день спуска показательно отделен, оторван от праздничного (сентябрьского) тела. Москва на его примере ясно обозначает свои казанские сезонные предпочтения.
В октябре ей надобны предметы света.
Это важное слово: предпочтения.
Сейчас, когда мы только определяем правила дальнейшего похода – вслед за Москвой, в поисках света по ее охлажденной «хроносфере», – имеет смысл объясниться по поводу этих как раз предпочтений. По сути, это единственное средство, которым может пользоваться Москва, побуждая своих авторов к тому или иному оформительскому действию. Она напускает на них облако предпочтений – векторов, указателей для вдохновения, тайных стрелок и струений, подсказок, скрытых рифм, всего, что только может разбудить их интуицию, сокровенное зрение и слух. В этом месте и в этот день она обнаруживает некий неравнодушный фон – давай, пиши по этому фону, вписывайся в Москву. Ты свободен, фон будто бы пуст (особенно такой, октябрьский), но эта пустота наэлектризована; поле ее разведено между полюсами чувства, и только ткни пером, попади в верную точку – и полетят искры, явятся смыслы, которые только что были неразличимы. Странная штука – московская пустота.
Так вот, о предпочтениях, и тут, возможно, станет более ясно, что такое сезоны московского календаря. Это те его помещения, в рамках которых действуют устойчивые суммы московских предпочтений. Календарь – это последовательность пространств, анфилада помещений времени, и каждая комната, каждый зал, что мы проходим по этой анфиладе, означена сезонными предпочтениями.
С такого-то по такое число Москва склонна вспоминать о Казани; в пространстве немедленно рисуется восточный вектор, под ногами клонится спуск октября, календарь
Эта книга – о переменах календарного смысла; мы переходим из одного «помещения» Москвы в другое, из сезона в сезон, и так, двигаясь постепенно и «кругосветно», стремимся обогнуть всю необъятную планету Москвы. Каждый день в этом странствии описать невозможно; но можно попытаться обозначить контуры календарных пространств. Определить их предпочтения, найти те события, те праздники (фокусы пространства времени), которые наиболее характерны для этого сезона.
Совпадения различных календарей, праздничных рецептов указывают достаточно определенно на главный сюжет сезона, на то или иное предпочтение Москвы.
Эта рубрика будет постоянной – показания народного календаря весьма устойчивы. Они оттеняют «сольные» выступления оформителей Москвы, выходят на передний план или остаются фоном, но всегда сообщают нечто фундаментально важное о смысле происходящего в том или ином сезонном «помещении»: на свой лад, на своем языке.
Народный календарь полон приметами и пословицами, то и другое суть рифмы. Москва – особенно в октябре – хорошо различает рифмы.
Что такое Казанский сезон в народном календаре? Праздность, «пустота» октября (свобода от страды, от утомления урожаем) очевидным образом провоцирует народное сочинение; в частности – мы это еще отметим не раз – московский крестьянин-христианин начинает перелагать греческий календарь на свой лад. Константинополь после покровского (ментального) разрыва во времени отходит в прошлое. Теперь в Москве свое царство, свое помещение календаря. И – свои имена.
23 октября, в церковном (византийском) календаре – Евлампий
Евлампий лучину отщепляет, огонь вздувает, тотемъ стращает. Тут сочинения немного: Евлампий и на греческом означает благосветлый. Русский человек прямо и без особой ошибки связывает Евлампия с лампой; в этот день положено было расставлять по дому все, что может гореть и светить.
Тотемъ за окнами сходится с каждым днем все гуще, небо все ниже – самое время отодвинуть границу тьмы малым домашним огнем. Топят печь, в ней дробят угли. Дом полнится созвездиями, в этот день дом сам себе небо.
Так же светит всеми красками, сам по себе, заменяя Москве летний свет, Покровский собор.
25 октября – Андроник
У Даля он на «А», в народе на «О»: Ондроник – здесь уже идет некоторая (северная) отсебятина. Андроник – святой армянского происхождения. Здесь же, в Москве, Ондрон – это длинный шест, на конце которого укреплен черпак, коим обыкновенно достают в колодце воду. Но в ночь на Андроника Ондрону находится другое важное применение. Им достают до неба и черпают звезды: гадают. Ходят на крышу и машут шестом с черпаком, ловят свет. (Опять о соборе: он наловил звездный свет черпаками своих куполов.) Или, обмотав паклей, сжигают Ондрона в чистом поле, в очерченном круге. Снова обряд со светом. Так ввиду грядущей зимы зазывают огонь.
Ондрон метет звездный двор. Сметает небесный сор. Отворяет обратную сторону (скрывни) луны. Произнесение имени Ондрон в самом деле напоминает гром при проведении палкой с черпаком по жестяным октябрьским небесам.