Московские страсти

Ермолов Сергей

Я слишком близко к сердцу воспринимаю проблемы. Я здесь был ни при чем. Просто так вышло. Нет никаких причин так поступать. Все было хорошо. И всем.

Ничего не происходит. Хотя, с другой стороны, чего я ожидал? Что дальше? Чего ждать? И когда?

Сегодня этого недостаточно. Слишком мягко. Нужно совсем другое.

Я засовываю руки в карманы. Что за мысли лезли в голову.

И как я ни старалась успокоить себя, вновь и вновь встает этот жуткий вопрос: почему я?

Меня не оставляет неприятное предчувствие, что это – только начало.

Я понимаю, что все кончено. Однако во всем этом есть своя справедливость. Я надеюсь, что ошибся.

Ну конечно ошибся. Даже думать об этом – безумие. Что я знаю наверняка, так это к чему все это приведет. В этом можно не сомневаться.

Я теперь тот, кто действует. Я – Исполнитель, и я наконец то существую. Но в этом нет никакого интереса. Никакого риска.

Нет нужды торопить события, думаю я.

Я не знаю из за чего это всё началось. Кажется, кого то из оппозиции власти посадили без оснований, из за чего оппозиция взбунтовалась.

Очень сложно описать чувства, которые переполняют. Всё, что я здесь описываю — это лишь отзвук того, что происходило на самом деле. Я перечитал на досуге свои записи, и пришёл к выводу, что не смог описать ситуации, которая сложилась. Что то непонятное, совсем непонятное творится.

Жара становится нестерпимой. Кажется, воздух спекается в легких. Один вдыхает то, что выдыхает другой.

Надо сосредоточиться. Я здесь не просто так, а по важному делу. Надо сосредоточиться.

Город остается прежним, но окружающий мир становится совсем другим.

Я чувствую, что происходит что то действительно важное, способное изменить весь ход моей тоскливо однообразной жизни. Я ненавидел себя и никак не могу понять, что нужно сделать, чтобы избавиться от этого чувства.

По крайней мере, ненависти не испытываю.

Я до боли сжимаю кулаки. Плотно прикрываю веки, пытаясь разобраться в хитросплетении собственных мыслей. Там таится нечто невообразимое.

– Все будет нормально.

 Если повторять это достаточно часто, так и получится. Мой голос звучит весело, но на деле мне не до веселья. Напряжение не спадает.

Я зеваю. Привстаю на цыпочки. Кручу головой. Потягиваюсь. Что я здесь делаю? Что-то определенно происходит вокруг меня, и я не собираюсь просто стоять здесь. Они думают, что мы я так шутим. А что им еще думать?

Все лгут – из добрых побуждений, из жалости или из трусости. Размышлять всегда полезно. Это, может, и не самая сильная моя сторона, но стараться всё же надо. Мне все это кажется знакомым. Я думаю: как мало нужно, чтобы казаться другим. Но это еще ничего не значит. Ничто так не поддерживает моральный дух широких слоев населения во времена ограничения свобод, как демонстрация силы.

– Бояться не следует. Следует соблюдать осторожность.

 Я никогда раньше так не делал. Неприятное ощущение. Все происходящее слишком легко. Так легко, что я даже не знаю, радоваться этому или нет. Мне становится смешно.

Я начинаю получать удовольствие. Но они всегда

побеждают.

37

К горлу подступает нервозность. Со сцены кто-то призывает всех заканчивать митинг и идти оппозиционным маршем на Центральный Избирательный Комитет. На моих глазах мирный протест превращается в революцию.

Меня охватывает непривычный, иррациональный страх; пульс учащается. Солдаты, большей частью юнцы, начинают размахивать длинными резиновыми дубинками.

– Эти разгонят, - говорит кто-то.
– Обученные войска.

Хотя бы у кого-то из них есть здравый смысл.

Я начинаю оглядываться вокруг в поисках возможных угроз. При заходе за металлические ограждения я видел только полицейских, никаких отрядов особого назначения не было. Теперь в просветы между головами митингующих иногда можно заметить крыши автомобилей для перевозки заключенных. ОМОН уже близко. Его стянули в тот момент, когда толпа начала собираться за предназначенной для митинга территорией. Как охранники правопорядка могут отреагировать на призыв организаторов идти маршем на Центризбирком? Им явно это не нравится.

Полиция, встретившись с отказом повиноваться, в какой-то момент несколько растерялась, отшатнувшись назад. А толпа, между тем, заводится все больше.

– Отошли, народ, не надо к ментам лезть, - требует один с белой лентой, подталкивая людей в сторону. В драку никто лезть без повода не собирается. Тем более что стражи правопорядка ведут себя корректно – за руки никого не хватают, вежливо вещают в рупор и даже не пытаются никого разгонять.

— Похоже, мы их раздражаем, — замечает он.

 «Спокойно, — напоминаю я себе. — Спокойно».

Как подобное могло произойти? Что все это значит?

— Вообще то все не так уж и страшно, как может показаться.

Стражи порядка начинают «сортировать» и выводить в сторону обычных москвичей, застрявших в толпе.

– Граждане прохожие! – раздается голос из громкоговорителя. Толстый полицейский расхаживает туда и сюда, обращаясь к митингующим. – Не толпимся! Проходим на тротуар!

ОМОН терпеливо оттесняет всех с проезжей части. Я вижу, что у некоторых мужчин на лицах написано четкое желание подраться.

Естественно, мне тяжело. Но я не боюсь и доказываю это.

– Граждане! Данная акция незаконная, все расходитесь! – предлагает полицейский, сидящий в машине. – Призываю всех мирно разойтись по домам! Повторяю: акция несанкционированная.

Призывы звучат на протяжении десяти минут. Кто-то кричит из толпы:

– Это площадь для народа!

– Не блокируйте проезжую часть! – продолжает переговоры полиция. – Отойдите на тротуар!

– Медленно реагируют, - бормочет стоявший рядом мужчина. – Люди уже полчаса вокруг площади по городу собираются и не реагирует никто.