Московский бенефис

Влодавец Леонид Игоревич

— Эй! — прокричал цыган. — Чего лазишь? Иди давай, а то стрельну! Уходи со двора! Картечью заряжено!

Я только успел заметить, как где-то в углу, там, где у забора вперемежку росли крапива и малина, что-то ворохнулось. Похоже, сидевший там гражданин решил чуть передвинуться.

— Убью! — пообещал дед. — Я старый, меня не посадят.

Я подумал, что, должно быть, ребятки не ждали такого прикола. Конечно, из темноты им было пара пустяков прихлопнуть старика, открыто стоявшего на крыльце, если, конечно, это была не милиция.

Милиция, впрочем, не стала бы особо прятаться, поняв, что обнаружена. Скорее всего уже достали бы матюгальник и предложили гражданину Баринову выйти с поднятыми руками. А деду попытались бы объяснить, что действуют на законных основаниях. Однако прошла минута, но ни стрельбы в деда, ни обращения из матюгальника не последовало.

Вместо этого скрипнула калитка, и по дорожке неторопливо зашуршали шаги.

— Баро! — несколько взволнованно сказал кто-то. — Это я, Андрей, не узнаешь?

— Чего надо? — строго спросил дед, но, видимо, узнал голос, потому что поднял ствол вверх.

— В гости пришел, — ответил голос.

— В гости надо днем ходить, — заметил Степаныч. — И одному, а не с бандой! Подойди к скамейке, говори, чего надо! Дальше пойдешь — стрельну, понял?

— Ой, да пожалуйста! Чего ты волнуешься, старый? Таню позови, а?

— Зачем тебе Таня? Спит она. Днем придешь!

— Очень надо, баро!

— Кому надо? И что надо?

Андрей этот самый подошел к скамеечке, на которой мы с Анатолием Степанычем перекуривали перед обедом. Его было неплохо видно, и по контуру влепить в него из «макара» ничего не стоило.

— Дело есть, честное слово, ничего плохого не хотим.

— Хватит, — сказал старик. — Нечего ей с вами делать. Зачем вы ей жить мешаете? У ней жених есть.

— Жениться — ее дело. А работа — наша, — сказал Андрей. — Позови, хорошо прошу, верно?

— Ничего не верно. Уходи! Завтра один придешь, поговоришь.

— Завтра нельзя, поздно. Сейчас надо. Зачем ты, баро, нарываешься?

— Я тебе не баро. Ты что, цыган? Ты не цыган! Ты не ром! Иди от греха, добром прошу!

— С огнем играешь, баро. Не понял еще? Я услышал, как, брякнув, открылось окно в комнате и невидимая мне Таня спросила:

— Андрей, я вас слушаю. Только покороче, пожалуйста!

— Близко к окну не подходи! — предупредил дед не то Таню, не то Андрея.

— Тань, скажи деду, чтоб пустил. Разговор есть. Срочный!

— О чем? — сказала Таня. — По-моему, уже все переговорено. Я прекращаю все эти дела. Мне надоело.

— Тань, ну что мы здесь на всю улицу орать будем? Пусти в дом, я тебе все объясню.

— Ладно, заходите, Андрей. Пропустите его, Анатолий Степанович.

Меня все это немного успокоило. Во-первых, по этим словам ясно, что пришли не по мою душу — уже хорошо. Во-вторых, это не менты, не Джамп и не Чудо-юдо. Скорее всего это граждане из той же фирмы, на которую пашут Леха Локтев и Петя Антонов. Подрядчики.

Приехали со срочным заказом

на еще одну дырку в чьей-нибудь башке. А Танечка, устав от творческо-снайперской деятельности, ломается. Точнее, нагоняет цену. Сейчас этот самый Андрей будет ее убеждать, прямо как секретарь комсомольской организации знатную ткачиху: «Таня, имей сознательность! Если не ты — то кто же? Нюра болеет, у Вали сын расхворался, Лена — в декрете… Пойми, некому, кроме тебя!» Мне даже смешно стало. Если б не беспокоился, что прихлопнут, то, может, и заржал бы.

— Дура! — прокомментировал согласие Тани цыган и пропустил Андрея через сени.

Интересно, однако, на фига они за своей сотрудницей целую облаву прислали? Может, беспокоятся, что ее кто-то перекупил? Например, увидели меня с ней и решили, что я ей более выгодный контракт в обход Лехи предлагаю… Неприятно, если так. Пожалуй, могут и пришить.

Дед остался в сенях, отделенный от меня только тонкой дверью терраски. А вот дверь в комнату он оставил открытой. Поэтому мне, несмотря на пониженные тона, вся беседа Тани с Андреем была вполне слышна.

— Таня, — начал Андрей и впрямь очень похоже на комсомольского агитатора,

— работа есть. Хорошая. Двадцать тыщ гринов.

— Андрюша, — голосок Тани был прямо-таки ангельский, — что еще может быть за работа? Я не могу больше, вы можете это понять?

— Это мужики не могут, — настырно и немного похабно заметил ее собеседник, — а бабы — не хотят. Ну, сколько тебе надо? Твоя цена?

— Все, — сказала Таня, — уйдите, пожалуйста. Товарищ неинтеллигентно выразился, и Степаныч сказал с угрозой:

— Эй, ты! Я тебя сюда материться звал? Еще матом при ней скажешь — стрельну!

— Да заткнись ты! Козел старый! — огрызнулся Андрей, и тут произошло нечто, чего я не ожидал, а потому целых тридцать секунд не понимал ситуацию. Дело в том, что после того, как Андрей обозвал деда козлом, в комнате произошла какая-то возня, что-то с грохотом упало на пол, а еще через секунд пять слабо брякнули оконные стекла и некое тело со сдавленным матюком шмякнулось оземь рядом со скамейкой.

— Ведите себя прилично, — сказала Таня, пока ее посетитель, шипя и выражаясь — «сука» было самым нежным определением, — катался по траве около скамеечки. — Особенно с пожилыми людьми.

Судя по контурам, которые я рассмотрел в самом начале переговоров, Андрей был мальчик не хилый. Дед так и остался в сенях, поэтому наша юная скрипачка, выходит, одна шуранула из окна мужичка килограмм под восемьдесят… Ну, спортсменка-комсомолка!

— Я тебя, стерва, достану! — Андрей цапнул рукой скамейку, с трудом сел, согнувшись и скрипя зубами от боли. — Я тебя во все дырки…

Дальше он не успел. Чпок! Звук был примерно такой, когда пустую бутылку из-под шампанского открывают. Голова Андрея откинулась, его распрямило на секунду, а затем он, обмякнув, скатился со скамейки.