Московский душегуб
Шрифт:
– С Башлыковым как быть?
– Пока он полезен, мы его любим. Заартачится, прищемим хвост.
Губин плеснул в кофе каплю можайского молока.
– Я не такой циник, как ты, – заметил задумчиво. – Я сочувствую Башлыкову, но у меня нет его тайной веры в высшую справедливость.
Внезапно комната в его глазах накренилась и потемнела, Алеша раздвоился и смешно зашлепал расплющенным двойным ртом:
– Иди-ка приляг вон на диванчик… Ишь как себя загонял…
Очнулся Губин в том же кабинете, но один. Он лежал на диване, укрытый пледом. Горела настольная лампа, за окном темень.
Прямо в носках прошлепал к двери и выглянул в приемную. Секретарша Лена склонилась над книжкой за письменным столом.
– Эй! – окликнул Губин. – У тебя есть что-нибудь пожевать?
Лена подняла голову, виновато сказала:
– Только бутерброды и печенье. Как вы себя чувствуете?
– Нормально, – Губин сходил за ботинками, радуясь, что Алеша подбирает для работы таких опрятных, любезных девушек, не похожих на шалав и уж никак не похожих на ту…
Лена накрыла стол в приемной и уже заваривала чай в расписном фарфоровом чайнике, когда он вернулся.
Губин опустился в удобное высокое кресло и расслабился, ощутив себя на грани медитации.
– Жених у тебя есть, Леночка? – спросил по-хозяйски.
– Что вы, Миша, какой жених, – смутилась девушка. – Видите, как работаем. Днем и ночью.
Лукавство ее глаз было цвета спелого крыжовника.
Она все больше нравилась Губину, тихая, смирная девочка, и ножа нет за пазухой.
– Зарплата-то хорошая?
– О да! Жаловаться не приходится… Вы так крепко спали, прямо как убитый.
– Я и есть убитый. На невидимой войне.
На большом фаянсовом блюде аппетитно лежали бутерброды с ветчиной, сыром и бужениной, и Губин начал их методически поедать, один за другим, пока не съел с десяток. Лена время от времени подливала ему в чашку крепко заваренный чай.
– А почему вы не женитесь, Миша? – спросила девушка, в очередной раз смутясь.
– Что ты, детка, куда мне жениться. Да и кто за меня пойдет. Вот ты пошла бы?
– Пошла бы, – ответила Лена. – Но вам нужна не такая.
– Какая же?
– Ну, наверное… – вспыхнула, отвела глаза. – Ну, какая-нибудь особенная.
– Почему?
– Вы сами человек необыкновенный.
– Я? С чего ты взяла?
– Вас все боятся, – выпалила она.
– И ты тоже?
– Я – нет. Понимаю, вы надо мной подсмеиваетесь, но я знаю, вы добрый, страдающий человек. Не думайте, что я такая уж дурочка. Мне двадцать лет, у меня были мужчины. Но они были злые, а вы – нет.
– Знаешь, Лена, я всегда мечтал о такой сестренке, как ты.
Она подумала над его словами, фыркнула и отвернулась.
– Обиделась?
– Вот ни капельки.
Губин взял ее руку, погладил нежную ладошку:
– Послушай, девочка. Я скину кое-какие дела и приглашу тебя в ресторан. Согласна?
– Да, согласна. Я могу прямо сегодня поехать с вами.
– Никогда не спеши с этим.
– Хорошо, я подожду. Только не забудьте.
Неожиданное, безоговорочное признание в любви не тронуло его, он почувствовал только
Человек слаб и панически боится правды о себе. Бодро и во всеуслышание изображая стремление к ней, он только тем и занимается на веку, что убегает от правды.
Женщины отличались от мужчин лишь тем, что искренне принимали за любовь скупую муку совокупления.
Через час он подрулил к Таниному дому и быстро поднялся на этаж. Открыл дверь ключом, который прихватил с собой. В квартире темно, но в ней были люди.
Он почувствовал запах незнакомых сигарет – Таня такие не курила. Запах сильный и едкий, перебивавший сладковатый аромат "травки". Губин неслышно притворил за собой дверь. В ту же секунду повсюду вспыхнул свет. Двое рослых мужчин стояли в проеме кухни и целились из пистолетов. У одного парабеллум, у другого полицейский "пугач". Оба насупленные и сосредоточенные.
– Здорово, ребятки, – поприветствовал их Губин. – А где Танечка?
– Проходи в комнату, но без резких движений, – приказал один из мужчин. Губин повиновался. Таня сидела на кровати, бледная и необыкновенно красивая.
Третий мужчина, тоже изрядный "качок" с туловищем тяжеловеса, но со смуглым, нежным лицом, курил у окна.
– Вот ты и влип, милый, – улыбнулась Таня. – При этом сам виноват. Ишь какой султанчик выискался.
– У тебя что же, телефон под кроватью?
– Ты лучше спроси, что с тобой сейчас будет.
– Что со мной будет?
– Тебе будет очень больно, дружок, – она вдруг задохнулась и погладила рукой живот. – Может быть, мне это дорого обойдется, но я это сделаю.
– Что сделаешь-то, Танюша?
– Мои ребятки тебя опустят, а я порадуюсь.
– Твои ребята – вот эти, что ли, трое?
– Они тебе не нравятся?
– Они не смогут, Тань. Да и зачем тебе?
Глаза ее, полные безнадежных слез, сияли так чудно, что смотреть бы и не отрываться.
– Зачем не поверил мне? Зачем унизил?
– Перестань дурачиться. Отпусти дебилов. Сами с тобой разберемся.
– Поздно, голубчик. За все приходится платить на этом свете… Приступайте, мальчики. Занавес поднят.
Мальчики, которые ждали сигнала, рыпнулись с боков, но Губин еще быстрее упал на пол и катнулся упругим калачиком. Ему нужно было небольшое пространство для маневра, и он его получил. Одного подрубил по коленкам, но второй оказался проворней. Три раза бабахнул, пока Губин пересек комнату в "крутую раскачку" и выбил у него пистолет, но пропустил свирепый удар в печень. Парень махал колотушками где-то на уровне красного пояса, целых полминуты понадобилось Губину, чтобы его угомонить. Он сломал ему руку и для верности перекрыл сонную артерию. Третий мужчина и не думал ввязываться в потасовку, затягивался сигаретой и с любопытством наблюдал.