Московский лабиринт
Шрифт:
Нет, не успеет. Я не дам. И Михалыч больше не напоминает расслабленную куклу – глаза светятся знакомым, почти весёлым блеском. Он – опять в форме. В отличной форме. И пока мы вели бесполезные беседы, успел освободиться от верёвок.
Давай, Слепень, давай… Попробуй поднять пистолет…
«Философ» не стал наклоняться. Отшвырнул «беретту» ногой в угол комнаты.
Михалыч пожал плечами – задача упростилась.
– Слишком много пустой болтовни, – улыбнулся, неотвратимо подступая к бывшему преподавателю.
Но через мгновение
– Ого! – выдавил Артём.
Глава 7
Взгляд Слепня торжествующе блеснул. Не менее двадцати кошмарных существ с глухим ворчанием окружили нас. Каждое – высотой мне по пояс. Думаю, их предки были собаками. Только от облика предков здесь мало что осталось. Клыкастые пасти скорее напоминали крокодильи. Да ещё эти глаза… Огромные глаза ночных тварей. Теперь я знаю, что за огоньки следовали за нами в темноте.
– Мои милые собачки, – с нежностью проговорил Слепень, выдёргивая из предплечья жестянку. Кровь потекла сильнее, но он не обратил внимания. Взглянул на нас и чуть удивлённо спросил: – Думаете, это более лёгкая смерть?
Старик не шевельнулся. Не попробовал броситься к валявшейся в углу «беретте». Впрочем, если бы он успел поднять оружие – толку мало… Лишь пара неприцельных выстрелов – до того как жуткие челюсти перекусят руку и вырвут горло…
Вот и выяснилось, за какие заслуги подземные головорезы стали уважать психованного интеллигента. Интересно, сколько бандитов пришлось скормить «милым собачкам», прежде чем авторитет его стал незыблемым?
Господи, ну откуда взяться подобным чудищам в московском метро?! Бомбы с мутагенными химикатами? Неужели этого достаточно?
Мгновения – тягуче длинные… Удары сердца – гулкие, как удары молота…
Слепень наслаждается эффектом и не спешит отдавать последнюю команду, переводя взгляд с неподвижного лица Михалыча на бледную как мел физиономию Артёма. Не знаю, какое лицо у меня… Вряд ли более беззаботное…
– Собаки лучше людей, – голос звучит ровно, словно на лекции в универе. – Знаете, когда я по-настоящему это понял? В первую зиму. Когда все мои умерли… Я дотянул до февраля. В феврале в Хамовниках открылась корейская забегаловка. «Взлетающий дракон»… Там на задворках был мусорный бак. Мне повезло. Корейцы не голодали. Неделю я и ещё пара дворняг кормились объедками…
Он морщит лоб:
– Не понимаю, как им удалось выжить. Да ещё рядом с корейским рестораном. Собачье мясо куда приятнее крысиного. Вероятно, это были последние собаки кварталов на десять в округе.
На лице «философа» – мечтательное выражение:
– Знаете, в нашей стае было полное взаимопонимание. После обеда втроём мы залезали в подвал, вместе грелись у костра и спали, сбившись в комок. Они были очень умными, эти псы. Никогда
Слепень затихает. Он кажется вполне нормальным. Разве что усталым. Наверное, ему давно хотелось выговориться. И наконец-то рядом – подходящие собеседники. С ними можно быть искренним. Никому и ничего они уже не расскажут…
«Философ» гладит собачьи спины. Из огромных пастей тянутся нити слюны…
Неужели сейчас?
У Артёма заметно трясётся колено. Старик неподвижен как камень. Почему мы молчим? Надо говорить. Пока длится разговор – мы живём.
– И что же было дальше? – выдавливаю я, не узнавая собственного голоса.
Кошмарные псы рычат. А тонкие губы «философа» складываются в ухмылку:
– Дальше хорошее кончилось. Потому что появились люди. Двое. Не такие, как я… Эти умели выживать в новой Москве. Я был почти доходяга, а они, наверное, целую зиму что-то жрали. Мне пришлось худо. Снег подо мной растаял от крови… От моей крови. Люди не прощают слабости…
Взгляд «философа» устремлён сквозь нас. Его длинные пальцы, будто живущие сами по себе, от щеки скользят вверх по шевелюре. Там – останавливаются. Подрагивая, словно паук, забравшийся к нему на темя…
– Эти двое меня бы убили. Если бы не мои собачки… Как-то раз корейцы чуть не выловили Тузика – с тех пор я один ходил за едой. Псы ждали в убежище. Они никак не могли видеть… Но почему-то оба оказались рядом. Я видел – Шарик прыгнул. Хотел взять одного за горло. Он бы сумел – если бы не поднятый воротник. А Тузик вцепился второму в руку… У этого второго оказалась бритва…
Губы Слепня болезненно вздрагивают:
– Собачий скулёж… До сих пор в ушах… Пока резали моих псов, я успел уползти. Спрятался и отключился.
«Философ» молчит, уставившись в пол. Через секунду поднимает на нас лихорадочно сверкнувшие глаза:
– Думаете, конец истории?
Заговорщик подмигивает и грозит пальцем:
– Вечером я оклемался. И нашёл-таки этих двоих… Дождался, пока оба заснут, набив желудки собачьим мясом… Они забаррикадировали двери и окна. Но не заметили, что в соседней комнате есть дыра в потолке. Заделанная картонкой…
На лице Слепня – мечтательное выражение:
– Они даже не успели проснуться.
«Философ» улыбается и разводит руками:
– Люди намного хуже собак. Двуногие уважают только силу. Я должен был стать сильным.
– Чего ты ст'oишь без своих помощников? – хрипло спрашивает Артём.
– А мы неразделимы, – щурится «философ», – как и положено настоящим друзьям… Всё началось с десятка щенков, которых я нашёл и выкормил. Но развиваются куда быстрее обычных… Они умнее. Понимают не только слова, но и мысли. Никто их не остановит! Метро – лишь начало.
– Ты – псих, – бормочет Артём.