Московский Ришелье. Федор Никитич
Шрифт:
Евникия затараторила:
— Новые беды ныне насеваются, матушка. Слух идёт, будто Филарет перемолвился с боярами и слово его было гневным. Бориску моего хочет под суд подвести.
— Какой ещё суд? Пошто слушаешь людей? Непотребное говорят, а ты слушаешь.
— Дай-то Бог. — Евникия перекрестилась. — Да сама ведь ведаешь: князь Пожарский в силу вошёл, при особе Филарета состоит. Как бы Филарет не выдал моего Бориску на расправу князю Дмитрию.
— Пустое! — резко бросила Марфа.
— Дай-то бог! — Евникия снова перекрестилась. — Не допусти, Господи,
Обе знали, но умалчивали о главном. Всё затеял сам Борис Михайлович. Не будучи боярином, он хотел потеснить князя Пожарского, уповая на своё родство с царём. Матери было чего опасаться. С возвращением Филарета, который и раньше не любил Салтыковых, прежнее дело могло принять иной оборот. Филарет мог опалиться гневом на её сына.
— Пустое думаешь, пустое. Ступай!
— Не пустое, матушка. Станешь с Филаретом о делах говорить, не забудь сказать ему, что злые люди возводят напраслину на Бориса за родство с царём. Попроси у него защиты.
— Или его сам царь не защитит? Или сын мой не любит брата своего Бориску? А теперь ступай.
Марфе хотелось побыть одной. Она собиралась с мыслями, чтобы отправиться к Филарету, благо они сейчас вдвоём с Михаилом. В душе она была глубоко уязвлена, что Филарет не зашёл в её покои. Послать за ним, сказавшись нездоровой? Но она тут же отвергла эту мысль и решила пойти к нему сама скрепя сердце. Или не найдётся у него доброе слово для неё? Сколько мук и тревог приняла она на себя, пока Филарет был в плену! Сколько страха натерпелась, когда до неё довели, что поляки прознали про Ипатьев монастырь, где укрывались они с сыном! Да староста домнинский Сусанин спас. Сколько раз потом она отказывала ходатаям дать своего сына на царство! Да, видно, на земле дела совершаются волей не людей, а Бога.
Она любила вспоминать дни своего мужества и крепости духа. Ныне Филарет гордится сыном-царём, а чьими молитвами и чьей волей взошёл он на царство? Марфа часто тешила себя воспоминаниями о тех днях, будто и в самом соборном избрании Михаила царём была её личная заслуга.
На Троицкое подворье она отправилась в сопровождении монахинь.
— Здесь царь-батюшка? — обратилась Марфа к встретившему её игумену.
— Царь-батюшка Михаил Фёдорович у государя-батюшки в палатах.
Марфа строго взглянула на игумена, словно хотела спросить его: «А бывают ли два государя в одном царстве?» — но не спросила.
Михаил Фёдорович сам вышел ей навстречу: похоже, увидел её из окна.
— Матушка! Государь-батюшка притомился с дороги и тотчас уснул в приготовленной ему палате.
На лице Марфы обозначилось знакомое Михаилу нетерпеливое недоумение, которое у него часто переходило в гнев. Михаил Фёдорович с тоскливой тревогой наблюдал за дорогим ему лицом матушки. Но гнева не последовало. Марфа привычным движением отворила дверь и пошла в палату.
Филарет сидел в глубоком кресле. Лицо его было очень бледным и выражало покой. Михаил Фёдорович тревожно всмотрелся в его неподвижные черты, потом опустился перед ним на колени и поцеловал руку.
Филарет открыл глаза. Лёгкая улыбка тронула
— С чем пожаловала, мати?
— Мог бы и сам пожаловать в мои покои. Али не об чём нам с тобой толковать?
— Ныне не время, мати. Недосуг мне. А толковать будет об чём. Сама знаешь, сколь дел накопилось. Верно, сын мой?
Михаил Фёдорович поклонился отцу.
От Филарета не ускользнула усмешка Марфы. Он пытливо глянул на неё, но она успела скрыть свои небольшие пронзительные глаза под тёмными веками.
«Она что-то таит от меня», — подумал Филарет и, поколебавшись немного, спросил:
— Мати, ты пришла потолковать со мной либо спросить о чём-то?
— Не к спеху, — заметила Марфа, взглянув на сына. — Ныне ты с дороги, притомился...
Она чувствовала, как волнуется сын, как беспокойно переводит взгляд с Филарета на неё, и, сдержав себя, сказала:
— Так я пошла. У меня дела ныне. Да вот проведать тебя надумала, — добавила она как можно миролюбивее.
Ей не хотелось показывать свою обиду на Филарета при сыне, хотя не в её правилах было уйти, ни о чём не дознавшись.
Филарет удовлетворённо откинул голову на спинку кресла, едва за Марфой затворилась дверь.
ГЛАВА 64
ПОСТАВЛЕНИЕ В ПАТРИАРХИ
Фёдор Романов был старшим сыном Никиты Романовича, негласного «первого министра» при Иване Грозном. Фёдора называли Никитич-старший, но старшим он был и по характеру, самостоятельному и смелому, и по складу своей волевой и цепкой натуры, по независимому уму, склонному к верным догадкам и наблюдательности. Отец всюду брал его с собой. Сам царь хвалил его ловкость и красивую выправку.
Удивительно ли, что в Фёдоре рано родилось тщеславие. Он дружил с царевичем Иваном и старался во всём подражать ему. Но самые большие уроки давал ему отец. Фёдор видел, как тот унижался перед царём, дабы возвышаться над боярами. Позже и сам Фёдор, уже именитый боярин, унижался перед самозванцем — Григорием Отрепьевым — и ради будущей славы принял от него сан митрополита. Унижением была для Филарета и служба его Лжедмитрию II, которого он презирал в душе ещё больше, чем первого, однако же принял от него сан патриарха и, прибыв в польский плен, представился королю Сигизмунду как патриарх.
Тут действовал властный импульс рода: все Романовы были честолюбивы. Природный ум подсказывал Филарету, как поступать. Он знал, что никому ещё не удавалось добиться успеха без ущерба для своего достоинства, а также соблюсти правду и сохранить совесть незапятнанной.
Но в этом Филарет давал ответ лишь Богу. Если он и был грешен, то давно искупил грехи безмерными страданиями. С пострижением в монахи он понял, что это было угодно Богу, Он думал, что Бог для великих дел сохранил его и сына. В мире ничего не происходит без воли Божьей. Как ни хитёр был Годунов, лютый враг Романовых, но силы небесные низвергли его.