Московский Ришелье. Федор Никитич
Шрифт:
Жестокость считалась дозволенной даже в глазах незлых людей. Когда царь убил посохом холопа Никиты Романовича, боярин сказал:
— И поделом Тимофею. Зачем выставился перед царём?
Было ли это оправданием жестокости или Никита Романович хотел попасть в общий тон, установленный царём? Скорее всего, боярин не видел в этом жестокости: насильственная смерть холопа была делом обычным. Холопами же почитались все подданные царя, в том числе князья и бояре.
Многочисленные казни по воле царя, без всякого суда, становились бедствием державы и всего русского общества, а в глазах Никиты Романовича являлись делом государственным. Романов-старший верно служил царю не из одной холопьей преданности или родственных чувств. Тем более не ради корысти. С царём Иваном его связывали заботы, судьбоносные
Удивительно ли, что при сыне Ивана III — Василии Ивановиче — заметнее других выдвинулись бояре Кошкины. Не будучи сами родовитыми, они успешно сдерживали наплыв княжеских фамилий ко двору, и Михаил Юрьевич Кошкин занимал уже второе место при великом князе. Но самые надёжные и окончательные успехи ожидали бояр Кошкиных-Захарьиных в царствование Ивана Грозного. Женившись на Анастасии Романовне Захарьиной, царь дал представителям этого боярского рода особые права и привилегии.
Можно было, однако, понять, что личный выбор царя не был вполне свободным от соображений государственной политики. Открыто было выражено предпочтение роду незнатных московских бояр. Царь не хотел терпеть рядом с собой представителей гордых князей Рюриковичей. Это подтверждали и последующие его шаги, когда начались опалы на знатные княжеские и боярские фамилии.
В Никите Романовиче Иван Грозный нашёл ум и энергию преданного ему вельможи, разумно рассудившего, что для устройства державы необходим приток свежих сил из служилого сословия. Царь был доволен, что его любимый боярин чуждался многих бояр, высмеивал их невежество, глупость, лень: живут-де как мыши в норках, в стороне от государевых дел.
Но особенно доставалось от него высокородным князьям. Это Никитой Романовичем было брошено насмешливое слово «княжата», то есть представители высокородных княжеских фамилий. Княжата, в свою очередь, честили Никиту Романовича, объясняя его задор борьбой за власть. Лучшие из них скорбели о том, что царь не сумел подняться над распрями и личной злобой. Они не упускали случая напомнить о заслугах князей перед отчизной. И разве не собирание сил выделило их из среды великих князей, к роду которых принадлежал и царь Иван? И разве не княжеская среда и ныне выдвигала таких славных воевод, как Иван Петрович Шуйский, как Воротынский и Буйносовы-Ростовские? «О державе хлопочете, а сами насеваете раздрай», — упрекали князья сторону бояр Романовых. А иные зловеще предупреждали: «Погодите, дайте только срок, вам будет то же, что и княжатам».
Словом, начинали сгущаться тучи и над Романовыми. Иоанн взял в царский дворец сына боярина Фёдора Годунова — Бориса, а прежних ближников, в том числе и Никиту Романовича, начал отдалять от себя. И не раз доведётся знатному вельможе испытывать на себе предупреждающие удары судьбы, не раз будет он молить Всевышнего о милосердии и спасении.
А пока патриарх рода Романовых жил надеждой, что старший сын Фёдор приумножит достояние прародителей, займёт соответствующее место у трона рядом с царевичами. Недаром многие замечали, что ловкостью, красотой и разумом Федюшка схож с царевичем Иваном. Как и царевич, он рано начал читать, любил книги и легко усваивал «науку жизни».
Никита Романович гордился старшим сыном, поместил его в школу при Чудовом монастыре, где он особенно тщательно изучал Священное Писание и историю. Успехи отрока были столь очевидными, что отец почёл за нужное приобщить его к своим делам. Он радовался зрелым суждениям сына, его находчивости. Рассказы взрослых давали ему богатую пищу для размышлений. Отец посвящал его в жизнь двора. Одна придворная история особенно поразила воображение Фёдора.
Однажды во время пира царь вместе с гостями плясал в масках. Князь Репнин один не участвовал в общем веселье. Тогда царь надел на него маску и сказал:
— Играй вместе с нами!
Репнин в сердцах растоптал маску и произнёс:
— Чтобы
Царь прогнал его с пира, а через несколько дней велел убить прямо в церкви. В ту же ночь умертвили и князя Юрия Кашина. Никто не знал, за что был убит князь Кашин, но последовавшая вскоре казнь князя Оболенского вызвала много суждений. Князь был любимцем матери Грозного, великой княгини Елены, и предан царю.
Всё это обсуждалось домочадцами Романовых за закрытыми дверями, чтобы не услышала челядь. Говорились тайные и опасные слова, будто князь Оболенский разгневал царского любимца Фёдора Басманова, сказав ему: «Ни предки мои служили с пользою государю, а ты служишь гнусной содомией» [3] .
3
Содомия (содом) — здесь: крайняя распущенность, разврат.
Фёдор пожелал узнать подробности.
— Что такое «содомия»? — спросил он у отца.
Тот сердито ответил:
— Ты бы, Фёдор, не спрашивал лишнего.
— Батюшка, ты сам говорил мне, что я стал уже большим!
— Сын мой, тебе рано знать о государевых делах! Иди — велено тебе! Иди!
— А вот и знаю. Царь не любит княжат. И я також, когда стану царём, буду им головы рубить!
Мать горестно всплеснула руками и решительно увела сына в его комнату.
— Никогда не говори, деточка, таких слов! У стен тоже есть уши!
Хоть и говорится «по годам и разум», но Фёдор был разумен не по годам.
В то время вышла в свет первая русская книга, имевшая выходные данные, — «Апостол». Разговоры были о том давно. Воображение рисовало Фёдору Печатный двор словно некое святилище, хотя святилище это находилось рядом, рукой подать. Надо было миновать нелюбимую Варварку (нелюбимую за заселённость лавками и монастырскими строениями), а далее выйти на Никольскую улицу к Печатному двору. Туда, однако, Фёдора не пустили. К нему вышел сам мастер Иван Фёдоров. С любопытством оглядев отрока и подивившись его желанию посмотреть, как «свершается диво дивное явления людям чудного писания», он сказал ему, что сие делается с благословения самого государя, а посему как такое может статься, чтобы боярский отрок спроста мог войти в заповедное место?
Чтобы утешить сына, Никита Романович повёл его к Спасскому Крестцу, где торговали книгами, намереваясь купить, ежели попадётся что-то доброе. День, однако, выдался неудачный. На Спасское стояние собралось много пришлых бродячих попов из окрестных и далёких селений. По бедности и ничтожеству церковных приходов они не могли заработать на пропитание. В Москве они надеялись хотя бы на временный заработок: отслужить обедню, окрестить младенца или сделать что-либо другое. Нанимали их редко. В Москве было много церквей, а у богатых людей имелись и личные домовые церкви. Поэтому попы искали себе дополнительный заработок, а точнее — приобретали вторую профессию продавцов книг.
Это была особая литература, состоявшая преимущественно из тетрадей, сшитых листов с выписками из Божественных писаний, житий святых и сказаний о чудесах, но попадались и светские повести. Цена была недорогой, доступной даже простолюдинам. Спасский Крестец становился понемногу средоточием народной грамотности. Жаль только, что между торговцами затевались свары. Это было делом обычным, и драчуны попадались даже среди попов.
Осторожный и разборчивый Никита Романович не спешил с покупкой книг, хотя у Федюшки быстро загорались глаза и он дёргал отца за рукав. Продавцы, видя это, назойливо предлагали боярину свою продукцию. На иных продавцах и образа-то Божьего на было. Ночами, видно, по притонам шастали, в зернь [4] играли, а днём о деньгах помышляли. Никита Романович пожалел, что пришёл сюда: пристойно ли знатному боярину появляться в местах скопления простонародья!
4
3ернь — старинная игра в кости.