Московский упырь
Шрифт:
– В стряпчие! – Марьюшка всплеснула руками.
Юноша приосанился:
– А то и держи выше – в стольники!
– Ну, Федотка…
А солнце сияло так ярко, и небо было таким синим, что казалось нарисованным, и хотелось чего-то такого, от чего бы жизнь стала вдруг еще радостнее.
– Марья! – оглядевшись по сторонам, Федотка схватил девчонку за руки. – А помнишь, ты меня поцеловать обещалась?
– Когда это?
– Да тогда. За овином.
– Врешь ты все, ничего я тебе не обещала.
– А вот и обещала! Помнишь,
Девушка прищурилась:
– Отчего ж не вовремя?
– Ага, вспомнила! Обещала ведь.
Марьюшка, конечно, все хорошо помнила, да только виду не показывала – вот еще! А вообще-то, насчет поцелуев она ничего не имела против, как раз наоборот – зело любопытно было. Вот только Федотка понастойчивей оказался б! А то что ж получается – самой навязываться, да?! Не к лицу такое приличной деве. Хотя, да, целоваться-то хочется… Что ж этот Федотка стоит, не мычит, не телится, тюня!
– Ой, не знаю я, что и наобещала…
– Три поцелуя!
– Да неужто три?!
– Три, три! – Юноша улыбнулся, а Марья живо оглянулась вокруг – вроде бы тихо все, безлюдно.
– Ох, Федотка, ты ведь такой приставучий, ровно мед – не отвяжешься. Не знаю, что с тобою и делать. Поцеловать разве что…
– Конечно, поцеловать!
– Коль уж, говоришь, обещала…
– Обещала, обещала…
– Ой, боязно, – Марья вдруг зябко поежилась. – А вдруг да увидит кто? Донесут батюшке…
– Да кто его тут, на Чертолье, знает-то? Да и нет никого кругом.
– Да? А лодочник?
– Так он во-он где, за кустами. – Юноша осмотрелся. – Пойдем вон хоть за ту копну.
Марья ничего не ответила, просто пожала плечами – пойдем. Копна оказалась у самого оврага, мрачного, заросшего ореховыми кустами и жимолостью. За оврагом угадывался яблоневый сад со спелыми, налитыми плодами. Впрочем, нет, скорее всего, это был не сад, а дикие, ничьи заросли, – уж больно неухоженными они выглядели, да и забора никакого не наблюдалось. На Чертолье – и без забора? Ну, ясно, никакой это не сад. Так, сами по себе росли яблоки, ничьи.
Федотка обернулся:
– Хочешь, яблочков нарву?
«Ага, как же, сдались тут твои яблоки! Мы сюда зачем пришли, целоваться или яблоки лопать?» – так вот, ну, или примерно так подумала Марьюшка, однако, конечно же, вслух ничего не сказала, лишь обняла парня за плечи да прижала спиной к старой, росшей рядом с копною березе.
– Ну, – молвила, – так и быть, поцелую, коль обещала. Только ты глаза закрой.
– Ага…
Федотка немедленно зажмурился… и тут же расплылся в счастливой улыбке, ощутив губами жарко-соленый вкус поцелуя.
– Ой, хорошо!
– Хорошо ему… Теперь я глаза закрою…
Так здорово оказалась стоять здесь, у старой березы, целоваться, уже забыв поцелуям счет, а потом и вовсе, сбросив на траву летник, улечься прямо на копну, в пахнущее летом и мятой
А Федотка уже целовал шею, вот уже расстегнул саян… Э, нет! Шалишь, братец. Поцелуи поцелуями, а все остальное… Потом черта с два замуж выйдешь…
– Ты, кажется, обещал яблок нарвать?
– Угу… Обещал… Давай еще поцелую!
– Сначала нарви…
– Сейчас…
Раскрасневшийся Федотка поднялся на ноги и, скинув кафтан, погладил ладонью шею:
– Ух и славно же!
– Беги уж… славно…
Марьюшке и самой, конечно же, тоже было славно, да только вот признаваться в этом она вовсе не собиралась. Вот, пускай, Федотка сбегает за яблоками, охолонет чуток… Потом можно и по новой, лишь бы вечерню не пропустить. А пока… Пока можно и помолиться…
Встав, девушка запахнула саян и перекрестилась на дальнюю колокольню:
– Господи Иисусе…
А хорошо Федотка целуется, интересно, где научился? С дворовыми девками аль в каком вертепе?
– Господи, прости меня, грешницу…
Может, позволить ему весь саян расстегнуть? Ага… этак потом и до рубахи дело дойдет… Ах…
Марьюшка от волнения закусила губу. Ну, где ж этот Федот? Чего-то он долго за яблоками ходит…
Где-то за оврагом замычали коровы. Потом заржала лошадь, истошно залаял пес, за ним – еще один. Вот, кажется, кто-то вскрикнул… Яростно так, с болью… Верно, кого из дворовых хозяин порол на конюшне. Оно конечно, со слугами только так, по строгости, и надо, тем более в нынешние неспокойные времена, когда даже про самого царя говорят, что он и не царь вовсе! А истинный царь – царевич Димитрий, Иоанна Грозного сын, объявился якобы в Литве или в Польше. Господи! Вот уж мысли-то какие крамольные! Крамольнее некуда. Лучше уж о ласках да поцелуях думать. Интересно, чего там Федотка так долго с яблоками возится?
Меж тем уже начало смеркаться. Покрасневшее, словно бы выгоревшее за день солнце скрылось за Чертольскими воротами, протянув от стены и башен длинные черные тени почти до самой стены, отгораживавшей земляной город от белого. Скоро, однако, вечерня… Черт, не заявился бы раньше времени лодочник! И Федот тоже… хорош… «Целоваться, целоваться», а как дошло до дела – так на тебе, в кусты, вернее, за яблоками. И чего так долго ходит? Словно на Скородом отправился, прости, Господи.
Девушка подошла к оврагу, покричала:
– Федо-о-от! Федотий!
Никакого ответа, лишь собаки за Черторыем еще громче залаяли.
– Федо-о-от!
Не откликается. Самой пойти посмотреть? Вон они, яблони, близко. Летник не украдут у копны? Не должны: вроде бы нет никого…
Ловко перебравшись через овраг по узкой тропинке, девушка направилась к яблоням – нет, все-таки это, скорее, был запущенный сад – и вдруг, прямо на тропинке, между деревьями увидала мелкую белеющую вещицу… Марья наклонилась… Костяной гребень с ошкуем! Тот самый, только что подаренный…