Московский упырь
Шрифт:
– Подумаешь, какой-то там владелец! Разбогатевший простолюдин без всяких чинов… А Прохор все ж – жилец московский. Пусть и невелик чин, зато не городовой, столичный! Еще как посмотреть, кто кому честь оказывает.
– Нет, ты не понял, друже, – Митрий махнул рукой. – Он же тятеньке Марьиному молотобойцем представился… Ну, помнишь, тогда, когда Тихона-княжича искали? Ну, не его самого, а того, кто его убил…
– А! – поморщив лоб, вспомнил Иван. – Так ведь и не нашли тогда убивца…
– То не наша вина. Просто не успели.
– А ты как мыслишь, кто это был? Ошкуй?
– Он! – уверено отозвался Митька. –
Иван вдруг улыбнулся:
– А ведь в последнее время никаких новых убийств не было! Ну, таких страшных, как прежде.
– Ага, не было! А Архипку кто чуть не убил? Не мы бы…
– Да уж… И Овдеев там отличился… Послушай-ка, а может, он все ж таки пристрелил тогда ошкуя?
Митрий пожал плечами:
– Может, и убил. Только ведь он же сам сказал, что промазал… Хотя, конечно, ошкуй мог и в реке утопнуть. Запросто.
– Дай-то Бог! – Иван размашисто перекрестился на видневшуюся невдалеке церковь Флора и Лавра. – Дай-то Бог.
Гермоген Петрович Ртищев жил в хоромах покойного брата, точнее, то была их родовая усадьба, располагавшаяся на Скородоме, у Покровских ворот, куда и направлялись сейчас парни, используя в личных целях пару казенных лошадок. Ничего, не обеднеет от того Земский двор, не обеднеет!
Было воскресенье, Успение Святой Анны, и празднично одетый народ, отстояв церковную службу, выплеснулся на улицы, радуясь погожему дню. Да уж, денек стоял солнечный, светлый, что по всем приметам предвещало холодную морозную зиму, а еще говорили – каков день будет до обеда, такая и зима до декабря, ну, а как после обеда, так и после декабря.
Проехав по мосту через Москву-реку, друзья проскакали вдоль стены Белого города и вскоре свернули на Покровскую улицу, залитую полуденным солнцем. Улица была широкой, местами вымощенной бревенчатой гатью – от грязи, чтоб по осени и весне не проваливались возы. По обеим сторонам тянулись высокие московские заборы, кое-где имевшие вид настоящей крепости – заостренный частокол из толстых бревен, мощные дубовые ворота – такие и не возьмешь сходу, нужен таран, пушки. За заборами угрожающе лаяли цепные псы – предосторожность, на Москве не лишняя.
Объезжая большую лужу, парни повернули коней впритирку к очередному забору да едва пробрались, больно уж грязно, не иначе как с раннего утра еще расплескали грязищу тяжелые купеческие возы.
– Эх, – поджидая приятеля, обернулся ехавший впереди Митька. – Вот представь только, будто мы сейчас не здесь, а, скажем, в Париже, Кане, Сен-Ло… – Он мечтательно прикрыл глаза. – Улица – мощена булыжником, заборов никаких нет, кругом разноцветные цветы, клумбы, красивые каменные дома с большими застекленными окнами… Ну, почему, почему мы так жить не можем? Почему у нас заборы да собаки кругом? Дома – словно крепости осажденные.
– Ничего, – улыбнулся Иван. – Скоро и у нас, как в Париже, будет. Государь говорил – лет через пять ни одного забора в Москве не увидим. Кругом цветы будут, дерева подстриженные, полянки. И хоромы… да нет, дома… с огромными окнами!
– Иване, а давай в наших хоромах большое окно сладим! С этим, как его… с балконом!
– Ага, чтобы какой-нибудь шпынь в него – камнем?! Не дома надо менять, Митрий,
– На все деньги нужны, Иване. А где взять?
– Да полно денег-то! – разгорячился Иван. – Вон, помнишь, в Кане у Прохора подружка была, зеленщица?
– Мари-Анн? Ой нет, не так…
– Неважно. Она ведь с чего начинала? С тележки с овощами. Даже осла у нее не было, не говоря уж о воле или лошади, так сама тележку и возила: засветло встанет – и к крестьянам, за город, овощей подешевле купит, в городе на рынке продаст чуть дороже – и ей хорошо, и крестьянам, и покупателям. Десять лет так помоталась – каменный дом с лавкой купила. Вот и нашим бы так! Не только сегодняшним днем жить, но и о том, что завтра будет, думать.
– Для того законы хорошие нужны, Иване. Чтоб уверенность была, что это самое завтра вообще настанет! Вспомни, что два года назад здесь творилось, когда люди людей ели? – Митька вздохнул. – А ты говоришь!
– Я не говорю, друже. Мечтаю. Государю купечество поддержать бы, торговцев, артельных, мастеровых – вообще всех тех, кто своим умом живет, милостей царских не дожидаясь. Бояр поприжать, чтоб не своевольничали…
– Ага, прижмешь их, как же!
– Грозный же прижал!
– Так то Грозный… А наш Дмитрий, мне кажется, слишком уж добрый царь. Говорят, Шуйских простил! Самых своих вражин ярых!
– Да-а, – задумчиво кивнул Иван. – Когда Петра Тургенева с людишками его пытали да казнили, государь сам не свой был, зарок себе дал – никого больше в России-матушке смертию не казнить! Об том мне князь Михайла рассказывал… Он ведь тоже из Шуйских… И – на тебе, при царской особе – мечник! Государь ему доверяет.
– Государь… – обернувшись по сторонам, Митрий понизил голос. – Слышь, Иване… Все спросить хочу – не решаюсь… – Парень замялся.
– О грамотах? – понятливо усмехнулся Иван. – Тех, что из монастыря Сен-Мишель выкрали… Дмитрий говорил – фальшивые они, помнишь?
– Угу… А если… – Митька еще раз оглянулся и говорил уже так, что было еле слышно слова.
– А если не фальшивые? – Молодой дворянин чуть приподнялся в стременах, улыбнулся. – И что с того, Митька? Теперь-то какая разница? Дмитрий-то уже коронован! Законный государь. И что с того, что, может, обман все и прав он на престол никаких не имел? Что, у Бориса Годунова большие права были? Но ведь царствовал же, и не так уж плохо… просто не повезло ему. А Дмитрий, мне кажется, не самый плохой царь, правда, не без недостатков. Да ведь один Бог безгрешен! Дмитрий же старается править по чести. В приказах порядок навел, жалобы людские самолично – два раза на седмице – разбирает, со всеми запросто – ну, это ты и сам знаешь. Университет собирается открыть – так что мы с тобой, Митрий, скоро московскую Сорбонну увидим! Ну, расточителен, правда, и не без щегольства… И по девкам… Помнишь, я рассказывал, он с князем Михайлой в лупанар, в кибитки приезжал к веселым девкам? Да разве ж то большой грех? Тем более молод государь, не женат. Ты французских королей вспомни! У каждого, окромя жены, еще с десяток любовниц, а то и больше! И все об том знают, и ничего, еще больше своего государя любят.