Московское воскресенье
Шрифт:
Самолеты уходят и через полчаса возвращаются снова. Им видны все дороги Белоруссии, усеянные разбитыми танками, машинами, трупами. Внизу мелькают города, через которые проходила пехота. Летчицы знают их лишь по названиям: остались позади Пустынка, Зубовка, Затишье.
Нечаева твердо решила после войны вернуться на родину. Только бы Ваня согласился… Они вернутся и будут работать на родной земле! На этой измученной, израненной земле. Много надо положить труда, чтобы излечить ее и собрать урожай. Земля — вот что будет главным после войны. Все заводы будут делать
Но девушки разучились мечтать о будущем. Для того чтобы приблизить это будущее, они должны работать. Теперь работа не казалась им трудной. Враг уже не тот. Ослабевший, разбитый, морально угнетенный, он отступает. Надо добивать его. И они каждую ночь преследовали врага. Азарт заставлял их забывать об опасности. Вперед! Вперед!
Катя идет по лесу, на дереве дощечка со стрелой: «КП — сюда». Дальше на толстой березе еще дощечка с надписью: «Штаб».
На ящиках уже раскладывала свои карты начальник штаба. Связистки тянули куда-то провода. Видно было, что штаб готовился принимать задания. Механики возились около самолетов, опробуя моторы.
Под деревом вооруженцы складывали в штабеля бомбы. Недалеко от склада Катя увидела шалаш со входом, завешенным скатертью.
— Чей шатер? — спросила она.
Скатерть приподнялась, высунулась растрепанная голова Марины:
— Мы еще не успели повесить вывеску над своим учреждением, но я думаю, что ты догадалась — это гостиница «Мечта пилота», и номер для тебя уже готов.
Подняв занавеску, Марина впустила Катю. Там уже сидела Наташа. Посредине шалаша стоял чемодан, покрытый знакомой еще с Кавказа вышитой скатертью. На зеленой стене был прикреплен портрет Марины Михайловны Расковой. Вдоль стен лежали кучи веток, покрытых простынями, на них спали девушки.
— Ложись, — сказала Марина, — и для тебя местечко приготовили, а то под кустами комары съедят.
Катя села рядом с Мариной, с удовольствием втягивая сладковатый запах березы.
— Посмотри, как я руки исцарапала об эти сучья, — пожаловалась Марина, — и устала ужасно, но зато в дождь не будем мокнуть. Ну, теперь можно уснуть, как говорят наши остряки, «минуточек на триста».
Она сняла сапоги, гимнастерку, вытянулась на чистой простыне и глубоко вздохнула.
— Где-то теперь наши штурмовички Гриша и Саша?
Катя не ответила. Когда готовилась к полету, она разом отключала все постороннее, освобождалась от мелочей, заостряла внимание на главном и мысленно отрабатывала необходимые действия, которые должны быть автоматически точными. От этого зависит не только успех ее работы, но и ее собственная жизнь.
Но вот солнце скрылось, и Маршанцева собрала их, чтобы проинструктировать перед новыми боевыми вылетами. Она развернула большую карту, на которой разместилась вся белорусская земля: села и реки, леса и города.
— Сегодня мы будем атаковать отступающие войска противника вот на этой реке. Утром наши разбомбили переправу, но сейчас фашисты
Катя смотрит на землю, яркую от цветов, и отбрасывает мысль об опасности. Цветы, деревья, река — все говорит: надо жить.
Трудно среди этого цветущего луга, на этой мирной земле настроиться на боевой лад. Но слова «добивать врага» вдохновляют Катю. Она с нетерпением смотрит на медленно темнеющее небо.
Меж палаток виднеются огоньки фонариков; второпях спотыкаясь о растяжки палаток, девушки бегут к самолетам. Звезды наливаются горячим светом, словно тоже готовятся к обычной работе: светить, ободрять, вести вперед.
Вечер. Летчицы возле самолетов, в шлемофонах, в комбинезонах, с пристегнутыми парашютами. Все молчат, ждут ракету — сигнал для взлета. Тревожная тишина в воздухе. Слышится гул далекого боя. Сейчас они ворвутся туда, и этот гул усилится.
Катя представляет, как идут танки, сметая все со своего пути, за ними с боевым кличем стремительно бросается на врага пехота. Идет в атаку, в рукопашной схватке добивает тех, кого не успел уничтожить сокрушительный огонь снарядов и бомб.
Резкий свист пронзает напряженную тишину. Зеленый, искрящийся шар взлетел в воздух у командного пункта и плавно падает, предупреждая, что сейчас последует приказ: «В бой!»
На взлетной дорожке пересеклись лучи ручных фонариков. Они падают то на самолеты, то на девушек, застывших в боевой готовности.
И вот самолеты в небе. Кате кажется, что прошло много времени, а самолет еще не набрал нужной высоты. С бомбами ему тяжело. Под ними чернеет земля, которая днем ослепительно сияла полевыми цветами. Сейчас эти поля топчет враг, его надо уничтожить.
«Начинаем», — мысленно произносит она и сбрасывает бомбы.
Самолет подбросило, он стал легким и стрелой врезался в темноту, а сзади его догоняет зарево пожара, вспыхнувшего на переправе.
Враг еще огрызается. Зенитные орудия ловят самолеты, снаряды рвутся справа, слева. Катя машинально втягивает голову в плечи, но уходить еще рано.
— Развернись — я дам по ним разочек из пулемета.
Летчица поворачивает самолет. Прожекторы уже потянули к ним свои щупальца, пушки бухают, но и Катя строчит из пулемета.
— Всё! Домой!
Кате казалось, что теперь они стали полными хозяевами воздуха, и это ощущение придавало ей смелость. Маршанцевой приходилось сдерживать их пыл.
— Храбрость должна быть разумной. Думайте и о себе, возвращайтесь невредимыми.
— Так мы и делаем, — улыбается Катя своим воспоминаниям. — Возвращаемся, чтобы поскорее сбросить на врага новые бомбы…
На рассвете началась гроза. Аэродром закрыли плотные тучи. Самолет пробивает слоистые облака и медленно, как по лестнице, спускается. Дождь хлещет в козырек кабины. А самолет все опускается по воздушным ступеням: сто двадцать метров… девяносто… шестьдесят… пятнадцать… шесть… И вот шасси касается земли. Наконец-то дома.