Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая

Хренов Алексей

— А вообще, конечно нужен авиационный фотоаппарат, — задумчиво подвёл итог Лёха. — Это всё так, баловство от бедности.

* * *

Кузьмич действительно превзошёл самого себя, запечатлев на плёнку горящие итальянские самолёты на аэродроме. Такие снимки стали бы мечтой любого мирового агентства. «Пипистрелло, Пипистроне — какая в попу разница!» — ржал Лёха, разглядывая кадры. «Горят они одинаково красиво!»

В процессе печати фотографий Лёха, со своей природной общительностью, успел подружиться с владельцем

фотоателье — ловким испанским проходимцем, который оказался весьма полезным знакомцем. Именно этот предприимчивый хозяин свёл Лёху с корреспондентами нескольких ведущих газет.

Когда фотографии были напечатаны, Лёха честно поделил негативы. Панорамные снимки с кораблями и другими объектами, он без вопросов передал Кузнецову. Однако несколько особенно удачных художественных кадров оставил копии и себе, а потом тихо толкнул их иностранным журналистам. Удачная сделка позволила ему трижды окупить стоимость дорогущего американского фотоаппарата. Надо сказать, что фотоаппараты под плётку шириной 35 мм только-только стали появляться в продаже и цена на них была запредельная, сравнимая с годовой зарплатой рабочего.

Всего через несколько дней мировая пресса уже пестрела этими чёрно-белыми, но невероятно впечатляющими фотографиями горящих итальянских самолётов.

Лёха с удовольствием разглядывал местную картахенскую газетку со свои снимками. «Зеленые человечки» были бы довольны, — думал наш герой, — Я умею не только летать научился, но и начал творить историю своими руками! — гордился собой ловкий военно-морской лётчик.

25 сентября 1936. Небо между Картахеной и Мадридом.

На этот раз Лёха раздобыл разъездной самолёт английского производства компании De Havilland под названием «Моль», очень похожий на его крымского любимица У-2. Он хорошо помнил его ещё с прошлой жизни: когда-то в английском Даксфорде, на авиашоу, за сотню фунтов можно было подняться в небо на этой самой «Моли» и даже порулить под присмотром инструктора. Теперь же он сам был у штурвала, и ощущение было совсем другим — свобода, ветер, бескрайнее небо и бухтящий Кузьмич за спиной.

Лёха направил самолёт в сторону Мадрида. Неразлучный Кузьмич, как всегда, расположился в задней кабине, делая вид, что прокладывает маршрут. На самом деле, его задача сводилась к минимуму, так как Лёха просто летел вдоль дороги, держась выбранного курса. Кузьмич не особо утруждался навигацией, время от времени проверяя карту и придавая себе видимость занятости.

Лёха крутил головой по сторонам, разглядывая пейзаж. Под крыльями самолёта мелькали поля, виноградники и редкие деревушки, утопающие в зелени. Вдалеке темнела линия гор, а впереди блестела полоска реки. Здесь, в воздухе, время словно останавливалось, и Лёха чувствовал, как его охватывает то самое чувство безмятежности, которого ему так не хватало.

За спиной Кузьмича грозно торчал в небо французский пулемёт, недавно «позаимствованный» с приснопамятного «Протеза».

Павел Рычагов, увидев Лёху рядом с этим девайсом, обрадовался и сказал:

— А! Вот теперь понятно кто пулемёту ножки придел, а то испанцы ищут, куда же это пулемёт ушёл!

Местные умельцы быстро сварганили под него раму, и теперь маленький самолетик мог, как пошутил Лёха, «громко пукнуть в сторону нападающих». Правда, реальная боеспособность

этой конструкции была сомнительной, но сам факт наличия вооружения придавал хоть какое-то чувство безопасности. С пулеметом в задней кабине, ощущение собственной важности у Кузьмича стало возрастать в геометрической прогрессии.

Путешествие в Мадрид по поручению Кузнецова получилось спонтанным и обросло поручениями, как снежный ком. Каждый знакомый, узнав о предстоящем вылете, спешил что-нибудь передать или попросить что-то привезти. В итоге Лёха с Кузьмичом оказались завалены передачами так, что казалось, они буквально сидят на мешках.

— Кузьмич! Как ты понимаешь, должность Деда Мороза уже занята мною, так что тебе осталась только роль Снегурочки! — подколол штурмана Лёха, — Сбривай усищи! А то детишки бояться будут!

— Я буду тогда оленем Рудольфом! — не остался в долгу нахватавшийся подколок у Лёхи Кузьмич, — главное что бы рога не отросли.

Кузьмич завел список на нескольких листах, в котором важно делал отметки кому и чего. Маленький самолёт был загружен по самые уши, вернее, по самые крылья — от носа до хвоста забит мешочками, ящичками и свёртками.

Каждое движение, особенно в задней кабине, теперь давалось с трудом. Лёха всё это обилие посылок в шутку называл «гуманитарной миссией».

После взлёта Лёхе не терпелось проверить, как управляется этот самолётик, поэтому он крутанул пару крутых разворотов с приличными кренами и под конец выдал ранверсман. Лётчик почувствовал, как «Моль» послушно реагирует на его действия, но тут из задней кабины донёсся слегка придушенный переговорной трубой голос Кузьмича:

— Лёша, ты, пожалуйста, больше так не делай! Давай сначала подарки довезём, а?

Оказалось, что во время этих манёвров Кузьмич отчаянно пытался удержать все передачи на месте. Коробки и пакеты разлетались по кабине, а один особо крупный свёрток угодил ему прямо в лицо. Кузьмич самоотверженно схватил его зубами и теперь был похож на усатого кота Матроскина с посылкой в зубах. Отловив всё это добро, в конце концов он был завален кучей посылок и свёртков, выглядя, как человек, оказавшийся под лавиной.

— Погоди, Кузьмич, сейчас мёртвую петлю скрутим! — пошутил Лёха, удерживая самолёт на курсе и глядя на Кузьмича в зеркало заднего вида.

Но основательный Кузьмич не оценил юмора. Он долго бухтел, сидя под грудой коробок и пакетов, и проклинал какого-то «идиотского Деда Мороза», которому, если он не уймётся, Снегурочка засунет в задницу самый большой подарок — копчёную свиную ногу — и провернёт пару раз. Лёха только усмехнулся, но, всё же, решил больше не экспериментировать с фигурами высшего пилотажа — по крайней мере, пока не доставят все передачи в целости.

* * *

Первой точкой остановки был небольшой аэродром около Альбасете. По мутным воспоминаниям Лёхи там активно множил на ноль фашистов кто то из попаданцев. Правда толпы советских лётчиков им особо не повстречались.

Единственным советским асом оказался мелкий лётчик по имени Иван, лет тридцати, который недавно получил ранение в задницу и по этому поводу грустно ковылял в сторону столовой, слегка прихрамывая и попёрдывая на ходу.