Москва - 36
Шрифт:
Останавливаюсь, поворачиваюсь к каналу, достаю из кармана специально купленную пачку 'Беломора' и осторожно оглядываюсь по сторонам. Сумерки.
'Никого, лишь на другом берегу у проходной ткацкой фабрики какое-то оживление'. Достаю папиросу, закусываю мундштук и чиркаю спичкой. Коробок летит вниз в воду, наклоняюсь вниз, шарю левой рукой под балясиной и нащупываю закладку.
'Есть'!
Выпрямляюсь, оборачиваюсь и нос к носу сталкиваюсь с невесть откуда взявшимся высоким парнем.
– Папироской угостишь?- Дышит он на меня тыквенными семечками.
– ...
Киваю головой и лезу
– Бывай, покедова.- Легко хлопает меня по боку и, подмигнув, исчезает в темноте.
Продолжаю судорожно сжимать в левом кулаке закладку.
'Как из-под земли вырос, ниндзя блин,... да это же- карманник'...
Так и есть, из левого кармана шинели пропала сдача с десятки, оставшаяся после покупки в ларьке папирос.
'Когда успел? Неужели за то время, что я сидел на корточках? Удостоверение и наган на месте, ну и слава богу'.
Сворачиваю на Большой Татарский, освещённый лучше других и двигаю в направлении проходной завода Орджоникидзе. 'Будка' этого 'стрелка' показалась мне знакомой... 'Надо будет покопаться в памяти'.
Хочу срезать путь к заводу через скверик, но сразу после поворота под тусклым фонарём, едва освещающим вход в подворотню, чья-то сильная рука тянет меня под арку. 'Стрелок', это был он, прикладывает палец к губам и закрывает ворота на засов. Затем осторожно вылядывает в щель в воротах, знаком приглашая меня сделать то же самое. Через несколько секунд в свете фонаря на повороте к Малой Татарской появляются две фигуры.
– Куда он делся?- спрашивает первая.
– А чёрт его знает.- Отвечает 'заячья шапка', мой вчерашний 'хвост'.
– Давай, ты- к проходной завода, а я- на Малую.
И рванули в разные стороны, как ошпаренные.
– Гвоздь!- Осеняет меня.- это ты?
– Я, Лёха, я...- Цыкает зубом тот.
Обнимаю своего старого друга- беспризорника, перед глазами, как в кино, мелькают сценки из прошлого: вот мы с ним в угольном ящике под вагоном, как щенки, жмёмся друг другу пытаяс согреться, вот, под голодными взглядами других ребят, делим натянутой суровой ниткой краюху чёрного хлеба, украденную на рынке, вот устраиваемся на ночлег в огромных асфальтовых чанах, стоящих вдоль улиц. Наши пути с ним разошлись в двадцать шестом в Самаре недалеко от пристани, когда убегая от облавы сотрудников ОГПУ, я зацепился полами своего длинного зимнего пальто, в котором ходил и летом, за деревянный забор, а Гвоздь с ребятами, благополучно перемахнув через него, нырнули в проходной двор.
'Благополучно... а, ведь, по сути это малозначительное событие послужило жизненным водоразделом: и сейчас перед вором-карманником стоит капитан ГБ'.
Гвоздь виду не показывает, но чувствуется, что он тоже рад встрече.
– А чо это легавые тебя пасут? Ты ж у них в авторитете?
– Как видишь и так бывает...
– Ну да, по нонешним временам обычное дело.- Понимающе кивает головой Гвоздь.- Лёха, ты-ы. А мы с корешами гадали: твоя афиша, али нет. Ты куда? На завод? Пойдём провожу. Гвоздь уверенно, несмотря на наступившую темноту ведёт
'Эта нежданная встреча- часть дьявольской игры Ежова или произошёл тот случай, который известен каждому сотруднику Лубянки и который бывает только раз в жизни. Со мной, впрочем, чаще. Если это игра, то почему Гвоздь? Его я вообще мог не вспомнить... Логичнее подвести кого-нибудь бывшего студента из нашей ленинградской коммуны или лучше студентку, Любу, например'. Мой проводник останавливается метрах сорока от проходной.
'Плотно обложил меня Ежов, не вырваться из-под его колпака. Я даже ответить Оле не смогу на её послание. Надо решаться. Не должен он меня продать, или я совсем не разбираюсь в людях. Может быть на это и расчёт'?
– Помощь мне нужна твоя, Гвоздь.- Кладу ему руку на плечо.- Подруга у меня была в Подмосковье, в Чурилково. Найти её надо, денег передать.
Лезу по карманам, нахожу потерянную сдачу на прежнем месте.
– Вот, тут восемьсот рублей,- сую деньги другу.- на словах передай чтоб не писала больше, что если хочет меня увидеть, то пусть сама приезжает в Москву. Только ты осторожно там, зовут её Маша, невысокая, русые волосы, красивая, работала в местной школе уборщицей. Но имя лучше не называй, не знаю по какому паспорту она там прописана.
– Не боись, сделаю,- Гвоздь явно удивлён услышанным и польщён моим доверием.- я добро помню. Это же тогда в Самаре легавых задержал, с меня причитается.
'Не благодари лучше'.
– Ты прости, Николай,- вспомнил настоящее имя Гвоздя.- что я к тебе с просьбой, как отобьюсь от своих врагов, тогда и ты ко мне за помощью обращайся, помогу. Обычно каждый день часа в три-четыре я пешком иду на завод Орджоникидзе с Лубянки. А сейчас прощай, спешить мне надо.
'Крепко Ежов взялся за нашего брата'.
Смотрю на бледное осунувшееся лицо Ощепкова, перечисляющего в чём его обвиняют и холодок пробегает по коже: нецелевое расходование средств, хищения в крупном размере в составе группы неустановленных лиц, самоуправство. Хорошо, конечно, что статьи не политические, но светит ему вполне реальный срок, до восьми лет.
'Кстати, это и удивительно, ведь в 'прошлой жизни' Паше сразу впаяли пяьдесят восьмую и полетел он белым лебедем в солнечный Магадан, а сечас его мурыжат уже третий месяц, убеждают выдать сообщников... По понятиям, ведь, мы делили пашино кабэ, а не по закону: вывели активы из НКО, с ведома врага народа Ягоды. Хотя как раз ничего удивительного в этом нет: Ежов собирает компромат на меня, зачем ему скальп Паши? Тут игра идёт с куда как большими ставками. Или это у меня паранойя'?
Авдеев, вернувшийся недавно со 'Светланы', где в заводском КБ изготовили первую партию стержневых ламп, рассказал, что директора Векшинского вызывали в НКВД. В Большом Доме он встретил Акселя Берга, также пришедшего на допрос. Оба приглашались для дачи показаний по делу руководства морского отделения Остехбюро, арестованного в феврале. Та же судьба, похоже, ждёт и московское руководство: уже объявлено, что бюро переходит из ведения НКО в наркомат оборонной промышленности.
'Может и 'дело Ощепкова' связано с этим'?