Москва акунинская
Шрифт:
Еврейская диаспора (точнее, иудейская, так как в царские времена дискриминация производилась не по национальному, а по религиозному признаку) сформировалась в Москве достаточно давно. В основном евреи жили в Зарядье, — это там можно было найти «председателя попечительского совета Розенфельда, или ребе Беляковича, или, может, купца первой гильдии Шендыбу», которых перечисляет изображающий почтенного старца Наума Рубинчика Фандорин. Основную часть диаспоры составляли, конечно, не финансовые воротилы, а мелкие торговцы и ремесленники. У общины имелись молитвенный дом (на Солянке), благотворительный приют для еврейских сирот и даже свое ремесленное училище. Интересно, что это последнее учреждение с одобрения властей носило имя Александра II.
В 1886 г. Лазарь Поляков приобрел для общины участок «в Архиповой улице»,
Иудейская община уже готовилась к открытию синагоги, но в 1891 г. великий князь Сергей Александрович (тоже, кстати, акунинский «герой»), только что назначенный генерал-губернатором Москвы, в погоне за популярностью решил апеллировать к шовинистическим настроениям определенной части населения. Вместо того чтобы всерьез озаботиться уровнем жизни простых москвичей, новый градоначальник предпочел провозгласить, что во всех проблемах бедного люда виноваты инородцы. Начались гонения. Многие обитатели Зарядья лишились права проживать в Первопрестольной… К чести москвичей надо признать, что провокационная политика генерал-губернатора не поборола присущей жителям древней столицы толерантности: чудовищные по количеству жертв еврейские погромы, легшие позорным пятном на страницы истории страны в конце XIX— начале XX в., Москву не затронули. Тем не менее заступаться за чужаков никто не спешил. В «Любовнике Смерти» Фандорин обрисовывает Сеньке бесправие этой категории москвичей: «У них недалеко от Хитровки давно уже выстроена синагога. Нынешний генерал-губернатор девять лет назад, будучи назначен в Москву, освятить с-синагогу не позволил и почти всех иудеев из Белокаменной выгнал. Нынче же еврейская община снова окрепла, умножилась и добивается открытия своего молитвенного дома. От властей разрешение получено, но теперь у евреев возникли трудности с б-бандитамн. Упырь грозится спалить здание, выстраданное ценой огромных жертв. Требует от общины отступного.
— Вот гад! — возмутился Сенька. — Если православный человек и жидовской молельни терпеть не желаешь, возьми и спали задаром, а серебреников ихних не бери. Правда ведь?
Эраст Петрович на вопрос не ответил, только вздохнул. А Скорик подумал и спросил:
— Чего они, жиды эти, в полицию не нажалуются?
— За защиту от бандитов полиция еще больше денег требует, — объяснил господин Неймлес. — Поэтому гвиры, члены попечительского совета, предпочли договориться с Упырем, для чего назначили специальных представителей. Мы с тобой, Сеня, то есть Мотя, и есть эти самые п-представители».
Акунин сжато и достаточно полно передает ситуацию. Венцом административных мер, предпринятых Сергеем Александровичем, было категорическое запрещение еврейской диаспоре иметь молитвенные дома. В здание № 10 по Большому Спасоглинищевскому переулку переехал уже упоминавшийся еврейский приют для сирот. А для немногочисленных, правдами и неправдами зацепившихся за московскую жизнь последователей иудаизма единственным местом, где они могли выполнять религиозные обряды, стала домашняя молельня в особняке Лазаря Полякова — на Большой Бронной улице. И лишь в 1906 г. обитателям Зарядья было высочайше разрешено использовать синагогу в Большом Спасоглинищевском переулке по назначению. Кстати, недавно ее купол восстановили, и мы можем видеть этот своеобразный архитектурный памятник таким, каким его задумал архитектор (Венская синагога была уничтожена
Возвращаемся на Маросейку. На левой стороне улицы, прямо напротив выхода из Большого Спасоглинищевского переулка, — Большой Златоустинекий. Поклонники Фандорина считают, что его венчание с Лизанькой происходило именно здесь, в одном из храмов мужского Иоанно-Златоустовского монастыря, давшего название Большому и Малому Златоустинским переулкам (подчеркиваю разночтение, это не ошибка). Древний монастырь, основанный в XV в. Иоанном III, был варварски разрушен во время реконструкции 1930-х гг.: если снос ветхого жилого фонда и районов трущоб можно было только приветствовать, то перед политикой, которую советская власть проводила в отношении православных святынь, бледнеют те неприятности, которые сумел доставить генерал-губернатор прихожанам синагоги… В главе, посвященной Рождественке, как вы помните, мы установили невозможность венчания в монастырской церкви.
Далее заслуживает нашего внимания Армянский переулок. Именно здесь стоял дом Артамона Сергеевича Матвеева. «Фортуна Артамона Сергеевича была сильна, а стояла на трех столпах. Первый, крепчайший, — царица Наталья, которая воспитана в матфеевском доме, безмерно почитает боярина, батюшкой зовет. Второй столп — давняя дружба Артамона Сергеевича с царем. Они вместе выросли, были товарищами по учению и играм. А третий столп — государственные таланты министра» («Алтын-Толобас»). Правда, в романе Армянский переулок фигурирует под другим названием: «Дом со многими службами находился близ Покровки, в переулке, который в честь канцлера назывался Артамоновским. Квартиру капитану отвели просторную, с дубовой европейской мебелью, с голландской печью. Кроме денщика приставили в услужение еще холопа и девку-портомою. Корм полагался от боярского стола: когда пригласят, то в горнице». (Капитан — это, конечно, Корнелиус фон Дорн, и, называя боярина «канцлером», Акунин напоминает читателю, что рассказ подается через восприятие европейца.)
Артамоновский переулок, в котором стоял дом «самого первого российского министра, пожалуй, что и канцлера, наиглавнейшего царского советника, коннетабля всех московских армий Артамона Сергеевича Матфеева», естественно, носил его имя. Однако с далекого XVII в. название неоднократно менялось: в XVIII в. переулок стал Никольским (по несохранившейся церкви Николы в Столпах), а в конце того же столетия здесь обосновалась армянская диаспора, и это обстоятельство породило то название, под которым известен переулок в наши дни.
Однако нас с вами сейчас интересует лишь далекий XVII в. В «Алтын Толобас» описано еще одно связанное с Матвеевским-Армянским переулком обстоятельство. Описывая вражду «Матфеева» с боярином Милославским, Акунин замечает: «Чуднее всего в этом противостоянии было то, что Иван Милославский и боярин Матфеев жительствовали в одном и том же Артамоновском переулке, как бы разделенном незримой границей на две враждующие стороны. У Артамона Сергеевича одна лейб-гвардейская рота — мушкетеры, у Милославского другая — копейщики. И те и другие ставят поперек переулка решетки и караулы, собачатся меж собой, бывает, что и подерутся». С исторической точки зрения все эти факты верны, как верен и рассказ о гибели Матвеева во время «мятежа московских стрельцов, кинувших на копья боярина Матфеева и нескольких его приближенных». Боярин Матвеев был похоронен в храме Николая Чудотворца, что в Столпах, — том самом, возле которого в «Алтын Толобас» разворачиваются драматические события: фон Дорн «прошел Артамоновским переулком. У решетки, что отделяла Милославскую половину, стояли в тулупах сержант Олафсон и еще двое. Не спали, трубок не курили. На другом посту, где выход на Малорасейку, караул тоже был в порядке.
Вдруг из темноты, где ограда церкви Святого Николая, донеслась возня, а потом, конечно, и крик: «Караул! Убивают!»
Кричи не кричи, уличный караул не прибежит — им тоже жить охота. После, когда вопли умолкнут, — вот тогда подойдут. Если не до смерти убили, отведут в земскую избу. Если до смерти, увезут на Чертолье, в убогий дом. А из дворов спасать убиваемого никто не сунется, в Москве такое не заведено. Мало того, что самого зарезать могут, так еще потом на разбирательстве в Разбойном приказе умучают: кто таков, да зачем не в свое дело лез — может, сам вор».