Москва и москвичи
Шрифт:
Хопрова. Фи!.. Мне стыдно за вас, Андрей Тихонович! Ну, что такое заложить имение?… Всякий порядочный муж себя заложит, когда дело идет о здоровье его жены…
Андрей Тихонович. Так, матушка, так!.. Да ведь, воля ваша, я не думаю, чтоб она была так опасно больна… Право, можно повременить!.. Зимой, в большие холода, мы не станем выезжать, а, бог даст, будущею весною…
Марья Алексеевна. Ну!.. Слышишь, кузина?… Вот моя участь!..
Хопрова. Признаюсь!.. Нет, Андрей Тихонович, этого я от
Марья Алексеевна. А я-то разве ожидала, мой друг?… Глупая, неопытная девочка, я думала: выйду замуж за человека, который вдвое меня старее; уж если все мужья тираны, так, по крайней мере, этот, хотя из благодарности, станет меня баловать, любить, как дочь родную. И что ж? Этот муж, чтоб сберечь несколько тысяч рублей, говорит своей умирающей жене: «Нет, матушка, зачем тебе ехать в теплый климат, — ты можешь сидеть дома: в натопленной комнате так же тепло, как и в Италии. Да и чахотка-то у тебя только начинается. К чему торопиться: может быть, и так пройдет».
Андрей Тихонович. Эх, Марья Алексеевна, боишься ли ты бога? За что ты меня обижаешь?… Ну, если ты уж непременно хочешь, так поедем за границу, — только не на два года.
Марья Алексеевна. А на сколько же, сударь?
Андрей Тихонович. Да этак месяца на три… Ну, пожалуй, — так и быть — на четыре.
Хопрова (тихо Марье Алексеевне). А, торгуется!.. Не уступай!
Марья Алексеевна. Нет, Андрей Тихонович, зачем, ведь это не сделает мне никакой пользы, а только больше меня расстроит.
Андрей Тихонович (собравшись с духом). Так ты не хочешь ехать?…
Марья Алексеевна (решительно). На четыре месяца?… Не хочу!
Андрей Тихонович. Ну, как хочешь, матушка!
Марья Алексеевна. Что ж делать, — видно, уж богу угодно, чтоб я умерла в молодости.
Хопрова. Это ужасно!.. Андрей Тихонович!..
Андрей Тихонович. И, полноте, матушка!.. Что, в самом деле, дурак, что ли, я вам достался! Все была здорова, а тут вдруг…
Марья Алексеевна. Так вы думаете, что я вас обманывала?… Что я здорова?
Андрей Тихонович. Я думаю, матушка, что болезнь твоя вовсе не так опасна, как тебе кажется. И что я очень глупо сделаю, если совершенно разорюсь и останусь, может быть, без куска хлеба потому только…
Марья Алексеевна. Ну, сударь, договаривайте!..
Андрей Тихонович. Потому только, что тебе вообразилось, что у тебя чахотка.
Марья Алексеевна (Хопровой). Слышишь, мой друг? Ну, не правду ли я говорила?
Хопрова. Нет, это выходит из всех границ!.. Вы, сударь, не человек, а чудовище!
Андрей Тихонович. Покорнейше благодарю!
Хопрова. В вас нет ни сердца, ни души!
Андрей Тихонович. Знаю, сударыня, знаю! Не по-вашему делают, так и души нет! Да ведь с вами не переговоришь! (Обращаясь к жене.)
Марья Алексеевна. Нет, сударь, не хочу!
Андрей Тихонович. Решительно?
Марья Алексеевна. Решительно.
Андрей Тихонович. Так мы послезавтра поедем в Воропановку. Прощай! (Уходит.)
Хопрова… О, да как ты избаловала своего мужа!.. Он приказывает, повелевает!.. Seigneur et maitre!
Марья Алексеевна. Ах, кузина!.. Я в самом ужасном положении!.. Вообрази, мой друг: в то самое время, как Андрей Тихонович согласился ехать на два года за границу, пожаловала к нам Сусликова, и знаешь ли зачем? Чтоб сказать мне, что она едет в Карлсбад. Сусликовой хотелось почваниться передо мной, унизить меня. Разумеется, ей не удалось: я совершенно ее уничтожила, когда сказала, что еду за границу не на четыре месяца, а на несколько лет, и не в этот пошлый Карлсбад, а на берега Рейна, в Рим, Неаполь и Париж. Представь же себе, какое будет торжество для этой Сусликовой, — она поедет за границу, а я в Воропановку!
Хопрова. Да, это досадно!
Марья Алексеевна. Досадно!.. Нет, не досадно, а убийственно, мой друг! Когда я подумаю, какую роль станет играть в Москве эта Сусликова!.. Да мне просто от нее житья не будет!.. Она начнет при мне рассказывать о чужих краях — как там все прекрасно, удивительно, бесподобно!.. А я слушай да молчи!.. Еще, пожалуй, — да, кузина, от нее станется, — она привезет мне гостинец из Карлсбада. О, я всего ожидаю от этой негодной женщины!
Хопрова. Что ж ты намерена делать?
Марья Алексеевна. Да что, мой друг: уж не поехать ли также в Карлсбад месяца на четыре?
Хопрова. Что ты, что ты!.. Ты могла это сделать прежде; но теперь, когда муж твой осмелился предписывать тебе законы… О, нет, Marie! Il faut montrer du caractere.
Марья Алексеевна. А если Андрей Тихонович…
Хопрова. И, полно, мой друг!.. Что Андрей Тихонович! Андрей Тихонович муж, как и все другие. Он не верит, что ты больна… Посмотрим, как он не поверит, если услышит то же самое от доктора.
Марья Алексеевна. Да, может быть, он и доктору не поверит…
Хопрова. Так мы сделаем консилиум… Да я надеюсь, что до этого не дойдет. Кто ваш доктор?
Марья Алексеевна. Теперь у нас никого нет.
Хопрова. Так я привезу к тебе моего доктора; Фома Фомич Дупельшнеп — прекрасный человек: всех отправляет за границу.
Марья Алексеевна. А если он так же, как муж, станет судить по наружности и найдет, что я…
Хопрова. Что ты здорова? Сохрани, господи!.. Не таков человек, мой друг!.. Как бы ты ни казалась здоровою а уж он непременно отыщет в тебе зародыш какой-нибудь болезни, — отличный доктор!