Москва предвоенная. Жизнь и быт москвичей в годы великой войны
Шрифт:
«В этой связи особую тревогу у меня вызывает следующее обстоятельство, – продолжал Гитлер. – При формировании войск вторжения вдали от глаз и авиации противника, а также в связи с недавними операциями на Балканах вдоль границы с Советским Союзом скопилось большое количество моих войск, около 80 дивизий, что, возможно, и породило циркулирующие ныне слухи о вероятном военном конфликте между нами.
Уверяю Вас честью главы государства, что это не так. Со своей стороны, я также с пониманием отношусь к тому, что вы не можете полностью игнорировать эти слухи и также
Гитлер писал, что в этой обстановке может возникнуть случайный конфликт, который рискует перерасти в войну. Тогда уже будет трудно определить, кто первым открыл боевые действия, и тем более их остановить. И успокаивал Сталина: «…Примерно 15–20 июня я планирую начать массированную переброску войск на запад с Вашей границы. При этом убедительнейшим образом прошу Вас не поддаваться ни на какие провокации, которые могут иметь место со стороны моих забывших долг генералов. И само собой разумеется, постараться не давать им никакого повода…»
Можно было подумать, что Гитлер делится с партнером глубочайшей тайной, просит войти в положение. На самом деле фюреру нужно было время, чтобы полностью завершить подготовку к вторжению в СССР. Доверительным, даже просительным тоном он хотел усыпить бдительность сегодняшнего партнера и завтрашнего врага.
Послание венчала многозначительная фраза: «Ожидаю встречи в июле». Сталин мог резонно предположить, что, если человек предлагает общение, чтобы обсудить какие-то проблемы, то вряд перед этим полезет в драку…
Знали ли в Москве, что подготовка к плану «Барбаросса» предусматривала среди прочих задач и дезинформацию советского руководства? Возможно, визит в Москву «некоего лица» и доставка «важного письма» были частью этой кампании…
Трудно сказать, поверил ли Сталин Гитлеру. Однако после прилета «юнкерса» советский лидер почему-то успокоился и стал особенно подозрительно относиться к донесениям разведчиков, которые раз за разом сообщали о близости войны. Вскоре Берия вообще наложил на них запрет, дабы не гневить Сталина.
Может, между этими событиями нет связи, но их так и хочется выстроить в одну логическую цепочку. 15 мая в Москву прилетел «юнкерс», а на следующий день никаких важных совещаний в Кремле не проводилось. И в журнале посещений Сталина не зафиксировано ни одного визита. Хотя вождь постоянно принимал гостей, но в тот день – никого…
Заболел? Решил побыть в одиночестве, собраться с мыслями? Возможно, в тот день Сталин принял какое-то важное решение. Либо поверил Гитлеру, либо решил не нагнетать ситуацию, а ждать ее развития.
Танец с немецким послом
17 мая состоялось событие, о котором знал лишь узкий круг. В посольстве Германии, которое находилось в Чистом переулке, 5, состоялся прием по случаю визита в СССР солистов Берлинской оперы. На него были приглашены ведущие танцовщицы Большого театра, известные деятели культуры и представители ВОКСа – Всесоюзного общества связей с заграницей.
Среди гостей была и Зоя Рыбкина, будущая известная советская писательница
На приеме хозяева и гости ели, пили, смеялись, обменивались любезностями. Когда начались танцы, Рыбкину, к слову очень красивую женщину, пригласил на тур вальса посол Германии, граф Вернер фон Шуленбург. Та, конечно, согласилась. Вдруг немец в разговоре с ней обмолвится о чем-то важном?
Шуленбург признался обаятельной партнерше, что не слишком любит танцевать. Однако делал это недурно – и со смыслом. Кавалер старательно прокружился с женщиной не только по залу, где проходил прием, но и по другим комнатам посольства. Возможно, граф догадался, кто эта красавица в бархатном платье, и решил дать ей пищу для размышлений. Стоит заметить, что Шуленбург был категорическим противником войны с СССР. Он несколько раз пытался предупредить Москву о скором нападении вермахта через посла СССР в Берлине Владимира Деканозова.
Рыбкина заметила, что во многих комнатах посольства картины сняты со стен, причем недавно: на их месте была яркая, не выцветшая краска. В одном из дальних помещений разведчица увидела груду чемоданов и других вещей. Были и другие детали, которые свидетельствовали о том, что немцы готовятся к скорому отъезду…
После танцев Рыбкина-Воскресенская заторопилась к выходу – надо было немедленно сообщить начальству об увиденном. Информация разведчицы – вроде бы незначительная, а на самом деле красноречивая – немедленно поступила в Кремль. Однако его хозяин отнесся к очередному донесению, как, впрочем, и к другим, касающимся близкой войны с Германией, скептически…
Эвакуация германского посольства началась менее чем за две недели до начала войны. Об этом было доложено Сталину, как и о том, что в посольстве начали сжигать документы. К 22 июня в немецкой резиденции осталась лишь одна женщина – жена экономического советника Хильгера.
Министр иностранных дел СССР Вячеслав Молотов поинтересовался у посла Германии фон Шуленбурга, почему его сотрудники спешно покидают Москву. Тот ответил, что причина тому – суровость московского климата и время отпусков. Молотов лишь усмехнулся…
Ледяное спокойствие
Многие москвичи озабочены не только напряженной международной обстановкой, но и совершенно прозаическими вопросами. Например, пищевым льдом, точнее, его дефицитом. А без него торговле – сущая беда: продукты портятся, люди травятся. На эту проблему обратил внимание журнал «Огонек». Его корреспондент отправился в технический отдел «Главхладопрома», где получил неутешительную информацию: «Такого льда, который с полной ответственностью можно было бы назвать пищевым, в Москве никто не изготовляет. На нашем производстве нет нужных условий».