Москва слезам не верит
Шрифт:
– А что такое счастье?
– Счастье – это свобода и уважение. Счастье – это когда ты можешь то, чего не могут другие.
– Не понимаю.
– Объясняю: вот есть такой парень в балете – Марис Лиепа. Он может то, чего не могут другие. И что бы о нем ни говорили, он может, а другие – нет. Спортсмен поднимает штангу в пятьсот килограммов. Он это может, а другие – нет. Я слесарь, механик, токарь, специалист по точной механике. То, что я могу, другие не могут. У меня приятель Мишка Линьков. Он – закройщик
– Вас послушать, так не надо и в институт поступать, – возразила Александра. – За три месяца выучилась на портниху – сиди и шей.
– И не надо поступать, – подтвердил Гога. – Если у тебя есть призвание к портновскому делу, сиди и шей. И будешь счастлива. Вот ты Никиту любишь?
– Люблю, – призналась Александра.
– А вот он не станет инженером, а будет простым таксистом, ты что, его любить будешь меньше?
– Конечно, не меньше, – согласилась Александра, – но инженер как личность все-таки интереснее.
– У нас инженеров почти два миллиона. Думаешь, они все личности? Личность – товар штучный.
Александра рассмеялась.
– Ты чего? – удивился Гога.
– Ничего. Мне с вами очень интересно. Так выходит – вы счастливый человек?
– Я – счастливый, – подтвердил Гога. – Я люблю свою работу, своих друзей, Москву, твою мать. Кстати, твоя мать тоже не достигла чего-то сногсшибательного. Ну и что, если она простая работница? Я от этого ее люблю совсем не меньше.
Александра посмотрела на Гогу. Он улыбнулся ей.
Катерина их встретила молча.
– Мамочка, не сердись, мы просто прогулялись, – сообщила Александра.
– Вот сейчас об этой прогулке вы и расскажете.
– Только без допроса с пристрастием, – попросил Гога.
– Это решу я, – отрезала Катерина. – Мой руки, и пошли ужинать.
Гога зашел в ванную, из-за прикрытой двери он не слышал, о чем говорили Александра и Катерина, но, когда он сел к столу, ему не понравилось окаменевшее лицо Катерины.
– Этого не надо было делать, – произнесла Катерина.
– Не понял, – сказал Гога.
– Я ей все рассказала, – призналась Александра. – Я от мамы ничего не скрываю, мы с ней как подруги.
– Так вот, как подруге, как уже взрослой подруге, я тебе скажу следующее: женщина свои проблемы должна решать сама, без привлечения кулачных бойцов. Кулачная расправа – не выход, ударить можно и словом. Это иногда больнее.
– А если слов не понимают? – возразила Александра.
– Значит, плохо объяснила, значит, дала повод думать, что может быть и по-другому. Если любишь Никиту, зачем кокетничаешь с Копыловым? Возражений не принимаю, потому что я это видела сама.
И тут зазвонил телефон.
– Это тебе, – кивнула Катерина
Александра сняла телефонную трубку.
– Опять повесили, – сообщила она и вернулась к столу.
Но Катерина не могла остановиться. Она повернулась к Гоге.
– Но как мог ты, взрослый мужчина! Теперь эти мальчишки будут думать, что прав тот, кто сильнее.
– Нет, – спокойно возразил Гога. – Теперь они будут думать, что против любой силы всегда могут найтись силы, более мощные.
– Тогда, – резко сказала Катерина, – в будущем, уж будь любезен, без моего разрешения силовые методы не применять.
– Но тогда и ты учти на будущее, – тихо и медленно произнес Гога, – если еще раз ты когда-нибудь позволишь себе разговаривать со мною в таком тоне, то я здесь больше никогда не появлюсь. Заодно уж знай, что решать я всегда буду сам, и вообще запомни, что старшим в доме буду я. На том простом основании, что я мужчина и вся ответственность за вас теперь на мне.
– Мать, – заметила Александра, – пока я не вышла замуж и за меня никто другой не взял ответственности, я согласна.
– Прости, – сказала Катерина Гоге. – Я так за тебя переволновалась, ведь тебя же могли избить. Прости, я больше не буду.
– Пожалуйста, – попросил Гога, – никогда не повышай на меня голоса. Когда на меня повышают голос, я зверею.
– Не буду. Я всегда тебе буду улыбаться.
– Ну, всегда не надо, – смутился Гога.
– Не надо всегда, – согласилась Катерина. – От улыбок появляются морщины.
И тут позвонили в дверь.
– Это только к тебе, – сказала Катерина. – Я никого не жду.
Александра пошла открывать дверь.
– Здравствуйте, – услышали Катерина и Гога мужской голос в передней. – Я к Катерине Александровне, а вы Александра?
– Да, я Александра. Проходите. Мы ужинаем.
Александра и Рачков вошли на кухню. В руках у Рачкова был букет из трех астр – такие продавали в переходах метро, и коробка конфет.
– Здравствуйте, – сказал Рачков.
– Здравствуйте, – ответил Гога. Катерина промолчала.
– Катерина Александровна, – обратился Рачков, – вы меня представите или мне представиться самому?
– Это Рачков, – произнесла наконец Катерина, – Родион Петрович, телевизионный оператор из Останкино. Мой давний знакомый. Настолько давний, что, встретив, не узнал.
– Но, может, это не его вина, – предположила Александра. – Может быть, ты так изменилась?
– Ну, не настолько, чтобы не узнать…
– Фактор неожиданности, – объяснил Рачков. – Я и предположить не мог, что вы достигли таких высот.
Катерина смотрела на Рачкова, но ничего не отвечала. Пауза затягивалась.
– Может быть, коньячку? – предложил Гога.