Москва в улицах и лицах
Шрифт:
Хаммера.
– Фирма "Шерер, Набгольц и Ко".
"Хорошее отношение к лошадям".
– Церковь
Введения.
– Наркомат иностранных дел СССР.
О Кузнецком мосте написано много, хотя он не блещет куполами церквей и дворцами. Никто из великих людей не родился в его домах. Слава проезда, мощенного брусчаткой, - в истории, в описаниях тех, кто здесь хаживал по крутому склону Неглинки, ушедшей в 1819 году под землю.
Эта дата стала вехой в хронике улицы. Когда упрятали реку, стал ненужен 120-метровый каменный мост, переброшенный между ее берегами, правым, где Петровка, и левым, где Неглинная.
То было событие, поразившее Москву. Почтмейстер пушкинских времен Булгаков, известный
Давно никому не смешно, когда говорят об улице. По ней ходят толпами, одни по магазинам, другие, используя как кратчайший переход из переулков центра к Тверской.
Северный парапет моста пригодился как фундамент, на нем построили протяженный дом с лавками, сохранившийся до наших дней. (№ 7, о нем впереди).
Опору Кузнецкого моста откопали в наши дни, прокладывая коммуникации. По этому поводу газеты поохали от радости, размечтались не хоронить больше белокаменную кладку. Но пришлось засыпать археологическую находку, иначе ездить и ходить по улице стало бы невозможно.
Мост возник там, где жили со времен Ивана III кузнецы, где коптил небо сотни лет созданный строителем Кремля Аристотелем Фиораванти государев Пушечный двор. Этот великий итальянец научил москвичей лить пушки.
Кузнецы дали имя мосту, вместе, кузнецы и мост, - породили название улицы. О литейном дворе напоминает с 1922 года Пушечная, бывшая Софийка. Кузнецким до этого времени назывался переулок, спускавшийся от Большой Дмитровки к Кузнецкому мосту. В тот злосчастный для топонимики Москвы год, когда переименовали множество древних проездов, переулок присоединили к улице, нумерация домов началась с угла Дмитровки.
История Кузнецкого связана с именем графа генерал-лейтенанта Иллариона Воронцова, прозванного современниками Роман - большой карман. В отличие от других Воронцовых прославился он не на государевой службе, а строительством на Кузнецком мосту, где ему принадлежала земля. На ней - выкопал пруды, разбил сады с фонтанами, возвел шесть домов. Главным был тот, сохранившийся в перестроенном виде, где занимаются на Рождественке студенты-архитекторы, а до них учились художники Строгановского училища...
Рядом с Воронцовым поселились под стать ему знатные персоны с громкими фамилиями. В семье знатных не обошлось без урода. Там, где предстает трехэтажный невзрачной наружности дом, 22, находилась усадьба поручика Салтыкова. Стоявший в глубине участка дом был застенком "мучительницы и душегубицы" его вдовы, Дарьи Николаевны Салтыковой. Той, что вошла в историю под именем Салтычихи. Преданная позору на Красной площади, она была увезена на вечное заточение в Ивановский монастырь. На совести садистки-помещицы жизнь множества невинных крепостных душ. Их предсмертные крики раздавались вблизи будущих застенков Лубянки, где люди погибали в наш век по другому трагическому сценарию.
В приемной госбезопасности на Кузнецком, 24, побывали миллионы родственников заключенных, попавших в сталинские тюрьмы и лагеря. Среди них были два поэта: Марина Цветаева, наводившая справки на дочь и мужа, и Анна Ахматова, хлопотавшая за сына. Памятник себе она просила в "Реквиеме" поставить там, где "кидалась в ноги палачу", томилась в очередях таких же страдальцев, как она, выстраивавшихся длинными хвостами перед окошками чекистских приемных. Стало быть, где-то здесь следует искать место для монумента...
Много имен вспоминают непременно, когда рассказывают о Кузнецком мосту, 20. Сосед Салтыковой поручик Собакин построил рядом с ее усадьбой каменные палаты. Сын его, премьер-майор, надстраивает их третьим этажом, придавая фасаду классический облик. Он был настолько хорош, что попал в альбомы архитектора Матвея Казакова, где
Век назад здесь помещалась гостиница "Захарьевка". Она называлась так по имени владельца недвижимости врача Григория Антоновича Захарьина, основателя московской клинической школы. Легендарный доктор обосновал научный "анамнестический", основанный на "анамнезе" - воспоминаниях, метод расспроса больного, названный его именем. Выясняя причину недуга, врач не стеснялся в крепких выражениях, что нисколько ни умаляло его в глазах больных. Считался Захарьин лучшим врачом России, умел поставить в самых сложных случаях безошибочный диагноз, назначить нужные лекарства и методы лечения. Среди его пациентов были Александр III и Лев Толстой, тысячи людей всех званий и профессий.
Частная практика сделала врача богатым, он владел строениями не только на Кузнецком мосту, приносящими доход, меценатствовал, каждый год вносил десять тысяч рублей на нужды студентов Университета, построил больницу в подмосковном Куркине, где его похоронили.
До Захарьина в первой половине ХIХ века владение принадлежало другому знаменитому доктору - Федору Петровичу Гаазу. Немецкий аптекарь Иозеф назвал сына Фридрихом, родился он в Германии в 1780 году, медицине обучался в Вене. Служить поехал домашним врачом в Россию до войны 1812 года. С армией дошел до Парижа. Занимаясь частной практикой, нажил состояние, что позволило ему купить дом на Кузнецком. Но умер Гааз в бедности, хоронить пришлось "святого доктора" на казенный счет, потому что все немалое состояние он отдал страждущим, заключенным, будучи четверть века главным врачом московских тюрем. Именем Гааза назвали "гаазовские" кандалы, легкие, обтянутые кожей, заменившие по его настоянию тяжелые, травмирующие оковы. Эти кандалы пришлось ему конструировать самому и испытывать на себе. Гаазовской называли созданную им Полицейскую больницу в Малом Казенном переулке, при которой он жил под девизом "Спешите делать добро!". Девиз высечен Николаем Андреевым на подаренном Москве бюсте, установленном в 1909 году пред зданием Полицейской больницы для бесприютных, где ныне профилактический институт для детей и подростков. Образ гуманиста волновал многих писателей. В качестве доктора Гаса намеревался представить его на страницах "Преступления и наказания" Федор Михайлович Достоевский. В черновиках романа есть такой эпизод:
"Неужели и я не могу быть таким, как Гас... Почему я не могу сделаться Гасом?", - задает себе вопрос Раскольников.
В минувшем веке поэт Степан Шевырев написал стихи, посвященные Гаазу, о нем думал коллега доктор Чехов в трудном пути на каторжный Сахалин. В наш век поэт Булат Окуджава написал о нем статью "У Гааза нет отказа"...
На судьбе Кузнецкого моста сказались два указа Екатерины II. В XVIII веке бывшая средневековая слобода кузнецов, соседствовавшая с поселением именитых псковчией, оказавшихся в Москве не по своей воле, стала аристократическим районом. По одному из указов императрица разрешила лавки в частных домах. По другому - давала привилегии иностранцам, заводившим дело в России.
Что в результате этого произошло, отметил автор "Старой Москвы", питерский литератор, историк, путешественник, любитель минералов, он же лекарь по призванию, Михаил Иванович Пыляев. В вышедшей в 1891 году замечательной книге "Старая Москва", недавно переизданной, читаем о событиях, последовавших после екатерининских указов:
"Незаметно вскоре в боярских домах открылись две немецкие лавочки с разными уборами и туалетными принадлежностями, к которым вскоре примкнул ряд еврейских лавочек, но их вскоре выселили из этой местности".