Москва в жизни и творчестве М. Ю. Лермонтова

Иванова Татьяна Александровна

Читая эти стихотворения, мы видим, как душа юноши-поэта мечется в отчаянии, бросаясь от одной крайности в другую. Здесь напряжение чувств достигает кульминации, и после этой новогодней ночи роман Лермонтова с Н. Ф. Ивановой идет к своему концу.

Проснувшись после бала от ярких лучей январского солнца у себя в мезонине на Молчановке, Лермонтов вспомнил вчерашнее, свою злую эпиграмму, которую он преподнес Наташе, и новые встречи на балу. Казалось, что для него все в жизни кончено после этой эпиграммы, которой он так оскорбил ее, что душа его мертва. Подойдя к окну и взглянув на улицу, залитую ярким холодным солнцем, он написал:

Как солнце зимнее прекрасно, Когда, бродя меж серых туч. На белые снега напрасно Оно кидает слабый луч!.. Так точно, дева молодая, Твой образ предо мной блестит; Но

взор твой, счастье обещая, Мою лн душу оживит? – [185]

«Дева», «образ» которой стоял в этот момент перед Лермонтовым, была Додо Сушкова. В то время как он оскорбил Наташу эпиграммой, он преподнес Додо мадригал. Это было уже третье стихотворение за истекший месяц.

185

М. Ю. Лермонтов. Соч., т. I, стр. 326.

Но дружба с Додо не могла залечить раны, нанесенной Наташей. Ее образ все еще заполняет его душу.

Другим предавшися мечтам, Я все забыть его не мог… [186]

Наташе, невидимому, не понравилось, что Лермонтов преподнес Додо мадригал. Она в свою очередь обиделась на него и мстила своей холодностью. Ему пришлось просить у нее прощения.

Объяснение Лермонтова с героиней по поводу этого мадригала, в котором он осмелился «хвалить» «другую», мы находим в одном из последующих стихотворений:

186

Там же, стр. 249.

Скажи мне, для чего такое мщенье? Я виноват, другую мог хвалить, Но разве я не требовал прощенья У ног твоих?

Здесь же, раскаиваясь в мадригале «Додо», он живо рисует одну из тех сцен, которые заставили его написать эпиграмму «Н. Ф. И.»:

…..но разве я любить Тебя переставал, когда толпою Безумцев молодых окружена, Г орда одной своею красотою, Ты привлекала взоры их одна? – Я издали смотрел, почти желая, Чтоб для других очей твой блеск исчез; Ты для меня была как счастье рая Для демона, изгнанника небес [187] .

187

М. Ю. Лермонтов. Соч., т. I стр. 348.

Вариант такой сцены есть и в драме «Странный человек». При входе в гостиную Владимир Арбенин видел, как «какой-то адъютантик, потряхивая эполетами», рассказывал Наташе последнюю светскую сплетню и как Наташа «смеялась от души». «Посмотрите, как я буду весел сегодня», – мрачно заявляет при этом Арбенин [188] .

Конец зимы и весна 1832 года – период завершения юношеского романа Лермонтова с Н. Ф. Ивановой, последние вспышки догорающего пламени. В стихотворениях этого времени Лермонтов живет воспоминаниями. Он любит возвращаться к теме их большой внутренней близости, которая никогда не позволит им позабыть друг друга, опять вспоминает все о том же поцелуе:

188

М. Ю. Лермонтов. Соч., т. IV, стр. 195.

Волшебные глаза и поцелуй прощанья, За мной бегущие повсюду [189] .

Иванова со своей стороны не хочет лишиться его дружбы. Она пытается охладить его чувства и в то же время сама ревнует его, если видит, что он начинает ухаживать за другими. Но юноша Лермонтов постепенно уже освобождается от власти Наташи.

В стихотворении «К*» («Я не унижусь пред тобою…») Лермонтов как бы подытоживает весь пройденный путь, всю историю своей трехлетней любви к Н. Ф. И. Теперь она уже не имеет над ним прежней власти:

189

М. Ю. Лермонтов Сочт. I, стр. 354.

Я не унижусь пред тобою; Ни твой привет, ии твой укор Не властны над моей

душою. Знай: мы чужие с этих пор. Ты позабыла: я свободы Для заблужденья не отдам; И так пожертвовал я годы Твоей улыбке и глазам, И так я слишком долго видел В тебе надежду юных дней, И целый мир возненавидел, Чтобы тебя любить сильней. Как знать, быть может, те мгновенья. Что протекли у ног твоих. Я отнимал у вдохновенья! А чем ты заменила их? Быть может, мыслею небесной И силой духа убежден Я дал бы миру дар чудесный, А мне за то бессмертье он? – Зачем так нежно обещала Ты заменить его венец? Зачем ты не была сначала, Какою стала наконец? Я горд! – прости – люби другого. Мечтай любовь найти в другом: – Чего б то ни было земного Я не соделаюсь рабом. К чужим горам, под небо юга Я удалюся, может быть; Но слишком знаем мы друг друга. Чтобы друг друга позабыть.

Мучительный опыт этой первой неудачной любви юноша переносит на других женщин:

Отныне стану наслаждаться И в страсти стану клясться всем; Со всеми буду я смеяться, А плакать не хочу ии с кем; Начну обманывать безбожно, Чтоб не любить, как я любил – Иль женщин уважать возможно, Когда мие ангел изменил? [190]

От стихотворных бесед с героиней, от лирической исповеди и биографического документа в стихотворной форме Лермонтов переходит к художественным обобщениям. Здесь и образ покинутого храма, где все еще продолжает царить божество:

190

М. Ю. Лермонтов. Соч., т. I, стр. 338-339.

Так храм оставленный – все храм, Кумир поверженный – все бог! – и образ скалы, разбитой надвое ударом грома: Вновь двум утесам не сойтись, – но всё они хранят Союза прежнего следы, глубоких трещин ряд [191] .

В «Сонете» Лермонтов так рисует свои отношения с Н. Ф. И.:

Я памятью живу с увядшими мечтами, Виденья прежних лет толпятся предо мной, И образ твой меж них, как месяц в час ночной Между бродящими блистает облаками. Мне тягостно твое владычество порой; Твоей улыбкою, волшебными глазами Порабощен мой дух и скован, как цепями. Что ж пользы для меня, – я не любим тобой. Я знаю, ты любовь мою не презираешь; Но холодно ее молениям внимаешь; Так мраморный кумир на берегу морском Стоит, – у ног его волна кипит, клокочет, А он, бесчувственным исполнен божеством, Не внемлет, хоть ее отталкивать не хочет [192] .

191

М. Ю. Лермонтов. Романс. Соч., т. I, стр. 343. См. также «Время сердцу быть в покое…», т. I, стр. 331-332.

192

М. Ю. Лермонтов. Соч., т. I, стр. 353.

Но и здесь снова проскальзывают отклики прежних бесед. Рядом с образом мраморного кумира, у ног которого кипит и клокочет волна, совсем прозаически звучат слова: «Я знаю, ты любовь мою не презираешь», напоминая нам бесконечные стихотворные беседы, которые Лермонтов в течение трех лет вел со своей героиней.

Лермонтов был прав. Духовная связь между ним и Н. Ф. Ивановой оказалась прочной. Поэт бывал в доме Натальи Федоровны после ее замужества. Она хранила у себя в шкатулке его стихи и письма. Муж ревновал ее к Лермонтову. Он сжег шкатулку со стихами и письмами поэта.