Москва – Врата Демонов
Шрифт:
— Мне-то уж чего стесняться? — вслух подумала Алина, разделась и тоже вошла в воду.
Смыв боевой окрас и переодевшись, Атрамир отправился на огород. Выглядели грядки печально — зайцы, обрадовавшись безнаказанности, разорили чуть ли не все посевы. Капусту понадкусывали, свекольную ботву сжевали, репу затоптали, редиску выщипали. Хорошо хоть лук с чесноком и хрен с горчицей не тронули. Приправы, известное дело, на огороде самое главное. И нужны они каждый день, и искать их среди лугов и наволоков замучаешься. Остальные посадки — это так, баловство. Похрустеть вечерком под настроение али квасу настоять.
Натянув петли силков, молодой волхв вернулся к
Но время ушло. Артамир ныне сидел на Кучуре как влитой, хоть вниз головой мог летать — не скинешь. Иных же седоков его побратим не признавал. И вот вдруг нате вам — новая игрушка, цепкая, да неопытная! Нашлось с кем поиграться.
Женщина тоже купалась, однако, увидев мужчину, вышла из воды. Стройная, но широкобедрая, с большими глазами и густыми волосами. Ростом, правда, не вышла — как, впрочем, и все обитательницы мертвого мира. Но что-то в ней было… Тайна! Она была иной, непривычной, и это манило, возбуждало… Проникнуть в тайну ее души… Или в тайны плоти… Даже непонятно, чего он хотел больше?
Опасливо покосившись на озеро, женщина обняла целителя и стала целовать. В ее сознании уже не было обиды, но появилась какая-то опаска и торопливость. Она спешила получить свое — словно это «свое» кто-то мог у нее отобрать. Артамир не стал перечить ее желаниям, поднял на руки и унес в прохладу дома, целуя колени и плечи и позволяя стаскивать с себя куртку.
Это выглядело глупо и неуклюже, как если сунуть палец в пчелиное дупло и убежать, облизывая крохи и оставляя главную ценность в лесу. Скорее-скорее! Скорее сплестись, скорее слиться, скорее напрячься, скорее взорваться — словно требовалось исполнить нудную обязанность, а не ощутить наслаждение единением. Выдохнуть — и воровато выглянуть наружу.
Поймав в сознании своей избранницы тревожность пополам с материнскими нотками, молодой волхв изрядно удивился. Было похоже на то, что женщина боится собственной дочери. Неужели малышка и вправду способна запретить матери общаться с мужчинами?
Трудно поверить. Девочка, конечно, обладает даром. Но не настолько же сильным!
Однако, урвав крохи близости, женщина с видимым облегчением вышла наружу и присела на берегу, подставляя лицо солнцу и с явным наслаждением, полной грудью, дыша. Ей нравился этот мир — целитель прекрасно это ощущал. Да и странно было бы не восхищаться настоящей свободой, настоящим миром и настоящей чистотой. Даже если родился среди отравы и грязи.
Артамир вскинул голову, ощутив трепыхание удивления и возмущения. Это означало, что кто-то уже влетел в силки, так и не добравшись до вожделенного кочана. Пора отправляться за ужином.
Вернулся он даже не с одним, а с двумя зайцами — пока шел, огород волхва вздумалось посетить еще одному безобразнику. Женщина, сидя у самой воды, с интересом строила домики из влажного песка, а уставшая девочка лежала рядом, раскинув в стороны руки и ноги и закрыв глаза. Кучур ее все-таки укатал и скрылся. А ведь поначалу целитель полагал, что дракон выдохнется первым!
Пока волхв свежевал дичь и разводил костер, побратим вернулся, едва не сдув при посадке очаг,
— В нашем гнездовье никого. Вестимо, с демонами сражаются. Или на охоту улетели.
— Может, завтра вернутся?
— Может, и вернутся. — Кучур лег на живот, вытянув шею. Его голова лежала рядом с костром, в глазах отражались отблески огня. — И у альвов в лесу пусто.
— Чародеев тоже призвали. Самых сильных и умелых. Учителями были именно они.
— Неужели сразу все, кто жил здесь, переместились в мир мертвых?
— Мы целители, Кучур. Мы там, где сражаются. И все наши знакомые — среди тех, кто сражается. Вот и получается, что во время войны нам даже перемолвиться не с кем, как среди солончаков. Все наши друзья уходят на битву. Хотя на самом деле обитателей в Спасенных Землях меньше не стало.
Девочка, ощутив грусть летучего друга, поднялась, встала перед его мордой и попыталась обнять. А когда не получилось, стала гладить меж ноздрей. Кучур, отдаваясь ласке, закрыл глаза.
Артамир, скинув одежду, увлек женщину в озеро и долго с ней там бултыхался, кружа ее и подбрасывая, подныривая и катая за собой. Наплававшись до озноба, они вместе, взявшись за руки, отогрелись у костра, над углями которого молодой волхв потом зажарил зайца.
Нагулявшаяся девочка съела чуть не половину тушки, после чего окончательно осоловела, отправилась к дремлющему Кучуру, забралась в складку сложенных крыльев и моментально заснула в этом теплом уютном гнездышке.
Молодым людям хватило и того, что осталось. Подкрепив силы, Артамир за руку повел женщину за собой, стал подниматься по растущим тут и там толстым коротким веткам. Алина, не привыкшая лазить по деревьям, попыталась воспротивиться — но рука дикаря была сильной, а ветки росли так удобно, словно были устроены здесь специально, и она сама не заметила, как очутилась на самом верху, в том самом гнезде, что казалось устроенным на самой огромной высоте. Пол здесь был из тонких веток — мягкий, слегка пружинящий, другие ветви плотно обнимали внутреннее помещение полуовалом, как…
— Я в тыкве! — сообразила Алина, что ей все это напоминает. Огромную выдолбленную тыкву с прогрызанной стенкой. — Мышка-норушка!
Внутри «тыква» была завалена мехами, целой грудой мехов, ласкающих обнаженную кожу, и женщина с удовольствием нырнула в это мягкое щекочущее богатство.
— Ты моя избранница, — склонился над гостьей Артамир. — Ты моя навсегда, и нам некуда спешить. Впереди у нас целая жизнь.
Алина не поняла ни слова, но ничуть не возражала, когда дикарь начал целовать ее плечи и шею, коснулся губами груди, живота, бедер, словно собирался отметить таким образом каждую клеточку ее тела… Да, именно это дикарь и делал, касаясь своей щекочущей искристой теплотой и кончиков ее пальцев, и внутренней стороны бедер, и мочек ушей, и спины между лопатками. Он целовал и целовал, даруя по капельке жара и соскам, и ключицам, и ее бровям, и попке, и подбородку, и лобку, и вскоре этой горячности уже некуда стало деваться, она захлестнула Алину, скрадывая все мысли и желания, оставляя только одно страстное стремление, которому никак не удавалось осуществиться, — пока женщина, рассвирепев, не ринулась на непонятливого кавалера, втоптав его в меховые волны, и сама не сотворила то, что полагалось сделать ему. Тела слились, превратив горячность в пламя — и дальнейшего Алина уже не понимала, качаясь в сладострастии, которое раз за разом взрывалось внутри нее то алыми, то белыми бутонами, обнимая и поглощая, пока очередная, самая яркая вспышка вовсе не лишила сознания…