Москва, я люблю его!
Шрифт:
– Я все неправильно делаю? – спросил он, пряча глаза.
Я ничего не ответила. Игорь схватил меня за плечо и резко прижал к себе, уткнувшись лбом в шею. Гладил по волосам, по лицу, по шее, целовал отрывисто – в нос, висок, уголки губ, подбородок, ухо, шею – и обнимал так сильно, крепко и отчаянно, что становилось больно и страшно. Игорь снова целовал в губы, медленно и осторожно, будто боясь, что нас увидят, но потом резко отстранился:
– Это все неправильно, Мари. Иди, твоя маршрутка.
Я послушно поднялась, отдала
Он позвонил на следующий день и сказал, что я могу забрать свои вещи в любой будний день с десяти утра до пяти вечера, когда его не будет дома, а свой комплект ключей оставить под ковриком или в почтовом ящике, как все делали раньше, когда меня еще не было на свете.
Единственное, что я могла ответить, это «хорошо». Тихое, безнадежное слово из шести букв. Хо-ро-шо, еле слышное, на выдохе.
Теперь я как никогда лучше понимала чувства Кати. Я была готова реветь в трубку и умолять на коленях, чтобы Игорь передумал, чтобы не бросал меня, чтобы мы хотя бы еще один день провели вместе, как раньше, а дальше… дальше неважно, дальше не существует, дальше не будет.
От нашего дома до дома Игоря десять минут пешком, если не спешить. Дороги из битого асфальта среди старых пятиэтажек, детские площадки, где до сих пор сушат стираное белье, разноцветные ромашки у подъездов. Под окнами Игоря росли высокие ярко-желтые цветы «золотые шары», а на скамейке сидели три тощих полосатых кошки, которых подкармливала соседка снизу.
В одиннадцать утра во вторник я переступила порог квартиры, где была счастлива еще две недели назад. Зашла на кухню: чайник был чуть теплым, в чашке Игоря остатки кофе с молоком, на обложке журнала «Коммерсант» остался круглый бежевый след, а под столом у стены стояла недопитая бутылка белого вина. Я взяла ее и ушла в спальню.
Села на пол и открыла нижний ящик шкафа, где лежали старые кассеты, виниловые пластинки и компакт-диски. Я включила «Земляничные поля» «Битлз» и огляделась вокруг.
Из моих вещей здесь оставался нетбук, фотоаппарат, справочник по высшей математике, тетрадь по бухгалтерскому учету, пара футболок, свитер, джинсы, туфли. Купленную им одежду я решила не брать.
Не так уж много, если учесть, что четыре дня в неделю из семи я жила с ним в этой квартире.
Среди беспорядочных залежей компакт-дисков и кассет незаметно и скромно лежал небольшой фотоальбом. Тоненькая и прозрачная потрепанная обложка, десять на пятнадцать, всего двадцать четыре фотографии. Я много раз ковырялась в этом ящике, разглядывая обложки пластинок и дисков, но никогда не видела этого альбома.
Я отхлебнула из бутылки и открыла альбом. Фотографии блеклые, не самые четкие, замыленные, в правых нижних углах стоят даты оранжевыми цифрами – двухтысячный, две
На фотографиях был высокий улыбчивый парень, худой, темноволосый… с глазами Игоря. В потертых джинсах, немного небритый, обросший, счастливый, с кольцом на безымянном пальце. Рядом была девушка. Длинные волосы, прямая челка… На секунду мне показалось, что это какая-то ошибка, что это я – там, рядом с ним, больше десяти лет назад.
Игорь женился в двадцать лет на своей однокурснице. Через три года она ушла от него, а он надел кольцо на другую руку и больше не женился. Он продолжал любить ее, эту девочку со светлыми волосами и прямой челкой до бровей.
Меня тошнило утренним завтраком и белым вином. Игорь никогда не любил меня. Все это время он видел во мне ее, бывшую любимую жену – ту девочку, какой она была десять лет назад. Это не со мной он занимался любовью, а с ней. Это не меня он обнимал при встрече и целовал в нос. Это не со мной он жил последние три месяца. И плакал он вчера, обнимая до боли, не потому что любил меня, а потому что все еще любил… ее.
Я была просто копией, его неудачной попыткой вернуться в прошлое, забрать украденное временем счастье. Я вообще была тут ни при чем.
Просто однажды оказалась не в то время не в том месте. Он хотел вернуть свою любовь, сделав из меня свою бывшую жену. Тот же рост, та же фигура, серые глаза, длинные волосы… Игорь мог без меня, а я сильно сомневалась, что теперь выживу без него.
Так получилось, что полгода моей жизни уместились в два бумажных пакета магазина «Zara» и две сумки через плечо – одна с нетбуком, вторая – с фотоаппаратом. Я закрыла квартиру и посмотрела на связку ключей, на брелок с потертой буквой «М». Теперь я знала, почему именно эта буква. Это были ее ключи, не мои.
Мари.
Ма-ри.
Он звал меня так же, как ее.
Эстафетная палочка, переходящее знамя, мое чужое имя.
Единственная любимая женщина в жизни мужчины, ее многочисленные тени и отражения.
Натыкаясь на ручки детских колясок на первом этаже, я добралась до ряда почтовых ящиков на стене. Нашла номер тридцать два. В круглых отверстиях белели рекламные листовки. Я оставила ключи и вышла из подъезда. В голове непрерывно менялись черно-белые слайды из их общего прошлого.
Дома я развернула пакет и вывалила на диван те немногие вещи, что у меня остались. Шелковая ночная рубашка, заляпанная зубной пастой, потертые рваные джинсы – почти как у Игоря, – их я носила в студии, когда помогала ему; измятая белая футболка с «The Beatles», летние туфли без каблука. Больше я ничего не забрала, только мои вещи. Еще была зеленая зубная щетка, она пахла мятой.
Открыла шкаф, где висели десятки платьев, юбок, сексуальных блузок и брюк – вещей, которые я носила, живя с Игорем, которые покупал он. Дорогие, качественные, стильные, шикарные…