Москва за океаном
Шрифт:
Ну хорошо, Америка выполняет полицейские функции. Так разве это обидно? Вы разве обижаетесь на своего участкового, что это он, а не вы наводите порядок на вверенной территории? И что вам не позволено так размахивать пистолетом, как ему? Так некоторые обижаются, что на русских рынках торгуют кавказцы. Но, с другой стороны, не мне же стоять за прилавком, если не люблю я этого? А им, наоборот, нравится.
Пока американцы следят за порядком и пытаются поддерживать разумность системы, мы можем себе позволить восхищаться Достоевским, где малахольная Настасья Филипповна кидает деньги в печку, где папа с сыном всерьез обижаются друг на друга из-за девушки сомнительного поведения,
В этом нет ничего обидного! Один рожден быть поэтом, другой - бухгалтером. Бухгалтер тыщу раз прав, когда хвастает перед поэтом: у меня уверенность в завтрашнем дне, твердый оклад, гарантии, а ты-то, ты-то? Но поэт ведь это и так все знает, но не может поменять свои химеры на теплый офис... Разве не мог бы я с самого начала, еще в юности, при советской власти, поступить в завмаги или зубные техники? И ни в чем себе не отказывал бы давно уже. Да, завмаги богаче, но не стану же я из-за этого утверждать, что они все лучше меня.
У нас с ними разное любопытство к жизни. Мы если когда и достигнем чего-нибудь, то думаем: ну и что? Нам теперь нужны новые приключения. Как писали И. Ильф и Е. Петров, вот уже и радио изобрели, а счастья все нет. Но это у нас нет счастья. А им теперь всю жизнь приятно, оттого что есть радио. Мы слетали в космос, сделали атомную бомбу, захватили тоже полмира, но нам неинтересно эти системы поддерживать в работе, это требует однообразного кропотливого труда, а нам скучно... Мы показали себе и другим, что в принципе можем, и утратили интерес. Я очень остро это чувствую на себе. В этом, может, есть что-то детское, когда игрушки быстро наскучивают. И то сказать, мы ведь этнос молодой. Они - да, тоже молодой, но не по годам развитой, не по-детски серьезный.
Перемена пола
Нет, не во всем врала пропаганда: все-таки разная у нас жизнь, разные повадки. Как описать эту разницу между этносами?
Вот попробуйте сесть с непьющей девушкой из приличной семьи, выпить водки и растолковать ей ценности и удовольствия взрослой мужской жизни. И еще ее, для убедительности, позовите на охоту и в сауну с ребятами. А потом удивляйтесь, что она вас не понимает.
То же самое и со средним американцем: он другой, он не как вы. Эта разница, кажется, еще разительнее, чем между пьющим сантехником и девственной скрипачкой. Они могут получить от знакомства новые интересные впечатления и даже как-то между собой общаться, но это будет не взаправду. И оба себя будут чувствовать не в своей тарелке. Никто из них вроде не сделал другому ничего плохого... Но оба вздохнут с облегчением, когда наступит счастливый миг расставания.
С американцем можно обмениваться информацией и вообще мирно сосуществовать, и улыбаться, и помогать друг другу, но настоящее полноценное общение - в русском смысле слова - едва ли получится. Еще можно вот какие параллели провести: лиса и журавель, мужик и медведь, конь и трепетная лань.
Я долго-долго и старательно пытался вникнуть в наши отличия. И вот как я, к примеру, осознал сущность наших там эмигрантов, которые нам в данном случае интересны тем, что они как бы наполовину уже американцы, а раньше были такие же точно, как
Я себе нашел такую: они как будто сделали операцию по перемене пола. И вот когда разговариваешь с бывшим нашим, который в Америке уже давно, очень остро это чувствуешь: он еще похож на наших, но уже не наш, пятьдесят на пятьдесят. В чем-то мы еще понимаем друг друга, а в чем-то другом - уже все, он еще и обидеться может, сменивши пол-то: какие ж вы все, мужики, хамы! И еще попой при этом характерно поведет. Ну извини, дорогая, то есть дорогой.
Кто лучше, кто хуже? Наш или их? Это все равно что выяснять, кто лучше мужчина или женщина.
На самом деле эта операция - отрезать лишнее и приделывать черт знает что - нужна только тем, кому неуютно в рамках его теперешнего пола.
Вообще при изучении американской жизни не надо пренебрегать таким удачным учебным материалом, как эмигранты. Они стали чужими, но еще помнят, что нам может быть интересно там, что ценилось в той, прошлой жизни. И им приятно: кто, кроме нас, способен оценить их американские достижения? Никакой американец им не скажет:
– Ну, Вася, ты дал! Такой дом! Такая машина! Кто ж этого ожидал от тебя, оборванца? У тебя же на портвейн никогда не хватало! Ты ж, бывало, по два дня ходил в одной рубашке!
Может быть, они только и могут порадоваться своему успеху в сравнении с нами. В России для этого они надевают костюм за две тысячи, хотя там ходят в джинсах. И со снисходительной улыбкой говорят: "Ну разве "жигули" - это машина? Ну против даже "форда", на котором и то стыдно ездить?" Американцы ведь этого не поймут! Я им не раз пытался объяснить, что такое "жигули-классика". Но они не очень верят, что одни белые люди могут сегодня производить тесную и маломощную машинку - "фиат" шестьдесят седьмого модельного года, а другие его покупать. Сравнение продолжается. Так бывший мужик, который переменил пол, не может хвастаться своей женственностью перед настоящей женщиной - он сможет произвести впечатление только на тех, кто знавал его еще в бытность его (ее) мужиком.
20 лет назад они были как мы.
Через 20 лет мы будем как они?
Так вот эта разница. Сначала может показаться, что она всегда была.
Потом подопрашиваешь старожилов - и оказывается, что исторически ничтожно малый срок назад они жили ну почти как мы. Старожилы называют разные сроки 20, 30, 40, 50 лет назад картина их жизни там была приблизительно такая:
полиция брала наличными;
в армию забирали поголовно, не спрося желания;
детдома ломились от сирот;
негра могли запросто обидеть словом, а то и действием - и ничего;
не всем мальчикам в шестнадцать лет (когда права дают) родители покупали машину, пусть даже и подержанную;
безопасный секс встречался очень редко;
гомосексуалисту могли дать по лицу просто за то, что он такой;
не в каждом доме была посудомоечная машина.
Что их изменило? Какие вещи и события заставили их стать какими-то другими? Вьетнамская война как таковая? Или только ее финал? Нефтяной кризис? Убийство Кеннеди? "Холодная война"? Победа в ней? СПИД? Всеобщая компьютеризация? Или расширяющаяся озоновая дыра? А может, просто должно пройти двести лет с конца последней революции, и оно само собой устаканивается? Или - двадцать лет после окончания последней бесславной войны? Если человек (или страна) все время побеждает, то становится похож(а) на фотомодель: ты просто будь, и тебе заплатят лишь за то, что ты такой(ая). А стоит потерпеть поражение, и как-то быстро выясняется: надо работать, другого выхода нет...