Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь
Шрифт:
В самом деле, что это за человек — суфлер? Если верить киноводевилям нашего времени, то это весьма комичный персонаж — волосы торчат в разные стороны, дешевенький галстук сбился на сторону. Он шипит из своей будки, да так, что шипение слышат не только на сцене, но и зрители богатых первых рядов. Он машет руками. Хватается за голову. И выпучивает глаза, если на сцене стряслось что-то из ряда вон выходящее. Насколько он достоверен — этот образ из цветного кино? Если в нем и есть доля правды, то только минимальная.
«Это одна из тех обязанностей, которую можно переносить, но не любить», в приступе дурной правды писал суфлер XIX
Как тут было не запить? — спрашивал сам Станиславский, снимая шляпу перед нечеловеческими условиями работы тружеников суфлерского цеха. Поэтому они пили, и пили, как сапожники или извозчики. Но об этом пороке — дальше.
Пока же — о незаменимости на сцене человека в будке. Если кто-то думает, что суфлер сидит под сценой и читает по книжке текст, тот мало что смыслит в искусстве. От суфлера в театре зависело всё и все. Требования к нему предъявлялись строжайшие. По негласной инструкции XIX века — а на суфлеров нигде никого никогда не учили, — он был обязан иметь:
— хорошее развитие
— знание языка
— хорошие память, зрение и слух
— хладнокровие
— сильный и звучный голос
— ясное произношение,
а также находчивость, любовь к делу, внимание и элементарное понятие о музыке.
Короче, совсем не простой человек требовался подмосткам. Что интересно, многие суфлеры прошлого имели высшее образование. А вот иностранцев в суфлеры брали неохотно. Почему? Ответ можно найти в истории одного суфлера, поляка по происхождению. В пьесе «Ревизор» он вместо реплики «Держиморда пьян» подсказал артисту «Держиморда пан», что для гоголевского верзилы и мордоворота было явно комплиментом.
Подавать звук, подсказывая текст, — вот основное искусство суфлера. Дурно владеющие профессией подавали его так, что шепоток слышала публика. Виртуозы своего дела добивались сдавленного звука, как у чревовещателей: он доносился только до артистов, не спускающих глаз с суфлерской будки.
Звук звуком, но многие артисты считали, что хороший суфлер — этот тот, кто готов выкрутиться из любой критической ситуации. Были такие мастера на русских подмостках, и история донесла до нас их имена. Так, известный суфлер Новицкий во время спектакля сочинял экспромтом в будке целые сцены, чтобы замаскировать какой-нибудь актерский промах и спасти пьесу. Помнят, как актер Л. заболел во время спектакля перед самым выходом. Помощник режиссера побежал под сцену и объявил суфлеру о случившемся. «Спокойно», — сказал г-н Новицкий и провел сцену без действующего лица так гладко, что только когда опустился занавес, актеры заметили, что явление Л. было пропущено.
Другой известный суфлер, Ананьев, ловко выкрутился на «Грозе» Островского. Актер, игравший Кабанова,
Или бывало так: актер с размаху садился на стул, а тот неожиданно ломался. Суфлер подсказывал исполнителю несколько фраз, и выходило, будто так и задумано у автора.
И что суфлер получал за свою находчивость и спасение пьесы? Капризы героев-любовников. Издевки от комиков.
Поди угоди всей труппе, — писал старый суфлер своему приятелю в начале века. — Трагик орет: «Громче!», комик — «Каждое слово подавай!», любовник «Реже!», гранд дама — «Только следи», инженю комик — «Во всю ивановскую, без передышки!», а инженю драматик — «Только первое слово шепотом».
И это еще цветочки нравов господ артистов.
Однажды знаменитый гастролер предупредил суфлера: «В диалогах мне подавай все, а в монологах — только следи за мной, иди голова в голову». Во время спектакля суфлер так увлекся игрой знаменитости, что забыл его просьбу следить в монологах за каждым словом. И вот актер произносит: «Я искал его…», — и смотрит на суфлера. Тот в упоении не реагирует. Фраза повторяется — никакой реакции. В третий, в четвертый раз идет «Я искал его…» на разные лады. Наконец суфлер опомнился, но второпях подал не ту реплику. Тогда гастролер медленно, как в рапиде, надвинулся на будку и грозно произнеся «…и наконец нашел», схватил суфлера за волосы и вытащил его из будки.
Ну как тут было не запить? Провинциальная Россия помнит суфлера экстра-класса г-на Ракитина, который был отчаянным пьяницей. В середине прошлого века он служил в Воронеже у известной антрепренерши К. Она им так дорожила, что даже держала Ракитина в своей квартире, но в передней, так как его нельзя было допускать в комнаты в таком безобразном виде. Ракитин спал на ларе, и когда нужно было идти на спектакль, антрепренерша одевала его в свой салоп и капор и везла под конвоем в театр. Более того, под сценой к нему приставляли рабочего, которому приказывали следить, чтобы суфлер не напился. Свободу он получал только после окончания представления.
Милые, чудные, уютные, но безвозвратные подробности далекого прошлого рисуют нам собирательный образ господина суфлера. Но каким он был конкретно? Ясно, что бескорыстным и любящим свое дело до такой степени, что причинял ущерб себе. Например, суфлер К. из Саратова, у которого были редкие зубы, отправляясь на спектакль, каждый раз пломбировал расстояние между зубами гигроскопической ватой. А вот реальная картинка из жизни реально существовавшего суфлера, вышеупомянутого находчивого г-на Ананьева, найденная в архивах известного артиста Самсонова.
«Шесть часов утра. По улице бежит на базар маленький плотненький господин с русой бородкой. Купил молока, хлеба, десяток яиц, масла и два фунтика говядины.
Вернулся домой. Квартирка маленькая. Развел керосиновую кухню, надел фартук.
— Папа, сегодня что же будет? — спрашивает мальчик из кроватки.
— Яички, душечка, яички.
— Всмятку?
— Всмятку.
— И мне, и Володе?
— Да, да, да…
— И Паше, и Володе.
Жена охает… Больна. Покормил своих мальчиков. В аптеку. Вернулся. Написал несколько писем товарищам, раскиданным по матушке-России. Заклеил несколько афиш в бандероль. На почту. Вернулся обратно. Из карт выстроил домик и Паше, и Володе…