Москва закулисная - 2
Шрифт:
и интонации те же)
У нас в доме культуры была уборщица. Однажды после моего выступления она подошла и сказала: "Роман, вы очень хороший артист. Но вы слишком пересаливаете лицом". Вы поняли это? Так могут сказать только в Одессе. А другая работала в филармонии. Ей было 100 лет или около того. Она любила говорить: "Я умру на контроле". Она рвала трояки и пятерки, которые ей совали в руки вместо билетов.
– Знаете, Роман, мне кажется, что вы себя чувствуете чужаком в Москве.
– Нет. В Москве я привык. Мы же ведь с Райкиным в Москве с шестьдесят второго года околачивались. Мы в Москву переехали ради работы. Потому что в Одессе не хватало публики. Там каждый спектакль шел два-три
Я и сейчас не москвич. Живу так же, как жил в Одессе. Я не суечусь, не бегаю на все концерты, не бегаю на презентации, не хочу выступать в Елисеевском магазине, в ГУМе. Сейчас вот приглашали на мясокомбинате выступить. Не хочу я еще пока... Ничего страшного в этом нет (кто хочет - тот идет), но в принципе мне больше нравится, когда зрители приходят на спектакль, "нормально одемшись и посмотремшись в зеркало". Так что на мясокомбинате пока еще не был. Но, может, к этому приду, потому что в этих местах прилично платят либо дают питанием.
То же самое касается наших отношений с начальством. За всю нашу жизнь мы раза два-три выступали в правительственных концертах. Чисто принудительно. А так каждый раз отлынивали, потому что...
– А на дачи ездили, в банях выступали?
– На дачах - нет. В санаторий "Барвиха" один раз ездили. Нас привезли спецрейсом из Одессы. Я помню, мы играли миниатюру "Авас" в гробовой тишине.
Еще пару раз выступали где-то, но вообще, в принципе, у нас с Витей было кредо: мы держали на расстоянии наше начальство и никогда не ручкались с ним. И сейчас так живем. То есть я могу быть знаком, скажем, с Лужковым, здороваться с ним, но чтобы дружить, играть в теннис...
– А что такое, Лужков - плохой мужик? На балалайке вот играет.
– Хороший, но дружить с ним не хочу.
– Чтобы за шута не держал?
– Да. И потом - они начинают предлагать выступать в бане, в предвыборной кампании, где, может быть, мне не хочется выступать. Но я, поскольку с ним дружу и он, в свою очередь, дал мне квартиру или машину, то я должен как-то ему отплатить. Это сейчас многие делают, огромное количество артистов в банях выступали.
– А вы всегда были такой смелый? В банях не выступал, с начальством не ручкался.
– В банях не играли, а в рестораны мы приглашали людей, кормили, поили, чтобы они нам помогали с квартирами. Вот у Мишки на этот счет есть миниатюра, где младший научный сотрудник пригласил большого человека в ресторан, чтобы тот подписал бумажку на прописку его тещи. Витька блестяще играл. Он сам когда-то был крупным начальником.
Одессизм № 4
(По темпераменту - как все предыдущие одессизмы)
В Одессе на пляж собираются очень долго. В субботу все смотрят на небо: "Ага, звезда". Начинают жарить, шкварить вечером. Готовят как на свадьбу: холодец, рыбу, синенькие, салат "Оливье", селедку, водку, пиво берут. На следующий день к двум часам дня, когда уже жара неимоверная или когда ливень дикий, они отправляются на пляж. Потом они приходят на пляж, раскладывают огромные простыни, тут же вынимают еду и начинают жутко жрать. Они могут сидеть до восьми вечера и ни разу не искупаться. И вот маленький мальчик Гриша. Он еще не успел подойти к воде, ему уже кричат: "Выйди из воды, выйди из воды. Паразит, у тебя ноги синие. Я тебе перебью все ноги, если еще в воду войдешь, сиди здесь, загорай". Крик, плач: "Я хочу купаться". "Сядь, сиди, пойдешь по моей команде". Бац-бац. "Ну ладно, иди, чтоб ты сгорел". Идет купаться. "Выйди из воды, я что тебе сказал". Начинается дикий скандал. Потом они собираются, идут домой. И Грише говорят: "Вот в следующее воскресенье пойдем на море,
– Витя блестяще разбирался в психологии начальства. На худсоветах все Мишины вещи читал именно он. Потому что Витя мог прочесть их так, что ни Миша, ни я, ни комиссия ничего не понимали. Читал он логично, нормально, но никто ничего не понимал. Примерно так говорил Горбачев: "Мы должны выйти на огромные размышления, мы должны определиться и выйти к другим огромным размышлениям. Когда это все есть, тогда это все оно и будет".
После таких чтений Мишка белый был, как стена: "Как можно так прочесть мой текст!" Витька говорил: "Ну ты видишь, все подписали". А после выступлений начальство хваталось за голову: "Как это могли пропустить?" А мы: "Вот видите - печать стоит".
– У Вити не было проблем с начальством, а у вас?
– Ни я, ни Миша не умеем ладить с руководством. Потому что вот я что думаю, то в лоб и говорю. Поэтому в свое время ушел из театра Райкина.
– А что это была за история, когда Райкин вас выгнал?
– Я ушел из театра из-за чего? Мы с Витей репетировали одну сцену, мы там много всего придумали, и вдруг Райкин из зала говорит: "Это не смешно". Мы снова повторяем. "Это не смешно". Тогда я спрашиваю: "Почему, Аркадий Исаакович, по-моему, это смешно". "Ты понимаешь в юморе больше, чем я?" Я сказал: "Да". И подписал заявление об уходе. Вот такой у нас с ним был конфликт. Конечно, это была глупость. И все понятно. Но такой у меня характер. В отличие от Вити я сначала делаю, а потом думаю.
Только раз Витя вспылил. Это была уникальная история. Это было в Киеве. Мы должны были в приказном порядке ЦК участвовать в концерте особой важности. Шесть юмористов, в том числе и мы с Витей, должны были выйти на сцену и играть интермедию. Когда мы ее прочитали, тут же сказали, что выступать не будем, потому что дорожим своим именем.
"Вот народные согласились, а вы тут, понимаете, строите из себя артистов", - сказали нам. И артисты, которые прежде разделяли наше мнение, не поддержали нас. Тогда Витя встал (он же с украин-ской фамилией, они же его за своего принимали), встал и сказал: "Идите вы все". И пошел такой текст матом. Я раскрыл рот. Немая сцена. В общем, мы сбежали из Киева.
Как ни странно, мы с Витей были гораздо ближе, чем с Мишей.
– А что же тут странного?
– Ну, казалось бы - мы два одессита, два еврея. Нет, мы по духу близки с Мишей. Мы просто одинаковые по характеру. Поэтому нам надо очень часто расставаться. Я Мишу очень люблю и стараюсь ему не попадаться на глаза.
– А кто из вас, одесситов, круче?
– Я. Я вспыльчивый, но Миша очень крепкий. Он качается. Он до сих пор так может сжать руку, что умрешь на месте. Я легкий. Больше занимался акробатикой, прыжками в воду, бегом, футболом. Тут я ему дам форы. Здесь он слабак. А вот физически Миша очень крепкий. Тьфу-тьфу.
– Роман, а почему вы о Вите говорите в настоящем времени на протяжении всей нашей беседы?
– Потому что он есть для меня. Мне тяжело сейчас не физически, не материально. Только морально. Только не хватает Вити, его ума, его таланта.
Знаете, мне сейчас звонят актеры, очень приличные, и предлагают работать вместе. Я отказываюсь и буду отказываться. Потому что есть две причины. Во-первых, это отсутствие репертуара. Миша не пишет уже для меня. Только иногда. А во-вторых, это самая главная причина - память Вити. Я однолюб. Влюбился в Жванецкого, влюбился в Витю, влюбился в свою жену. Мы почти никогда с ним не ссорились. Только один раз, из-за женщины. В молодости мы с ним влюбились в одну женщину и в один вечер чуть ли не до драки дошло. Мы с ним неделю не разговаривали. И это был единственный случай за тридцать лет.