Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942)
Шрифт:
После артиллерийских дуэлей, после стрельбы прямой наводкой с открытых позиций, после танковой атаки противника дивизион понес большие потери. Лишь на батарее старшего лейтенанта Рысьева уцелело одно орудие.
Шли жестокие бои под Малоярославцем, а новые орудия все не прибывали. Формально батарея продолжала существовать, не было приказа о ее расформировании. С нетерпением ждали материальную часть — куда же они запропастились, новехонькие пушки? Однако же не сидеть сложа руки в ожидании! И орудийные расчеты Чухнина, Капитонова стали "активными штыками" в потрепанной третьей роте, наводчик Никишин и замковый Суханов ушли
Было время, командир первой упряжки первого орудия Мехтиханов с гордостью называл себя "командиром тяги". Его определили в ездовые еще летом, когда батарея колесила по пыльным, дымным дорогам Смоленщины, когда лошади на батарее еще были подобраны в масть, когда на дышлах упряжек еще болтались попарно чудовищные лошадиные противогазы. А после гибели батареи Мехтиханова перевели на какую-то инвалидную повозку, от которой все время норовило оторваться заднее колесо. Как "командир тяги" ни смазывал ходовую часть, скрип от повозки стоял такой, что шарахались нервные пехотинцы.
Невезучие батарейцы сменили карабины на винтовки со штыками, но черных петлиц на гимнастерках, на шинелях не спарывали — авось дождемся новых орудии, авось будем греть руки о ствол, разгоряченный боем!
Уличный бой в Малоярославце свел артиллеристов вместе. Они безотчетно, по давней привычке, держались в минуты боя ближе друг к другу, будто вновь хлопотали в соседних расчетах.
Первым увидел беспризорные немецкие гаубицы подносчик Усачев, от восторга он длинно и витиевато выругался. Гаубицы стояли в самом конце Колодезной улицы, на огороде, позади дома с голубыми наличниками.
Бывший командир батареи, временно начштаба батальона Рысьев, лихо перемахнул через высокий плетень и побежал к брошенным гаубицам.
Одна, две, а чуть поодаль и третья, калибр 105 мм, замки невредимы. А возле сарая — ящики со снарядами.
Вчетвером артиллеристы быстро, благо площадка оледенела, развернули пушку на сто восемьдесят градусов. Рысьев связался с артиллерийским наблюдателем, который дежурил в штабе. Рысьев торопливо "привязал цели", сделал необходимые вычисления и со счастливым нетерпением, накопленным за дни вынужденного молчания батареи, подал громогласную, раскатистую команду "ого-о-онь!" и рот закрыл не сразу. Трофейные пушки — посерьезнев наших полковых, и черт их знает, какой гром ударит сейчас в уши.
Не далее как вчера возле железнодорожного моста через реку Лужа Рысьев видел вражеский орудийный расчет, перебитый до последнего номера. На снегу лежало шесть мертвецов, все с предохранительными наушниками. Рысьев подумал: "Уши свои сберегли по всем правилам немецкого устава. Да только к чему теперь барабанные перепонки этим аккуратистам, если сами они вмерзли в лед…"
Пришло время сниматься с позиций на огороде, сопровождать нашу пехоту "огнем и колесами". Особенно много хлопот ожидало в те дни Мехтиханова. Нужно было срочно разыскать в обозах батарейных коней, да не каких-нибудь слабосильных "вольнонаемных", а кадровых, дюжих. Савраски, отобранные Мехтихановым, в прилежном согласии тянули лямки, но на косогорах или через овраги немецкие тяжеловесные гаубицы всем расчетом тащили "врукопашную" — кто подставлял
И после взятия Малоярославца 105-мм гаубицы прилежно били по своим бывшим владельцам. Каждое орудие сделало по четыреста выстрелов. В снарядах недостатка не ощущалось, начальник боепитания лейтенант Гачуа доставлял на трофейную батарею снаряды со всей округи. Нашли снаряды в совхозе Кудиново, два орудийных нередка, груженных снарядами, отбили на восточном берегу речки Выпрейки, солидный штабель ящиков обнаружили в березовом лесу на 146-м километре Варшавского шоссе.
Там же, на опушке, искалеченной снарядами, фашисты оставили батарейных лошадей, привязав их к самодельным коновязям или к стволам берез. Лошади давно сжевали овес, засыпанный в торбы, и стояли недвижимо — ни звяканья уздечек, ни ржанья, — стояли из последних сил. Лишь бы не подкосились ноги, лишь бы коняги не упали на снег, упадут — уже не встанут…
Торбы заморского покроя, кожаная сбруя на медных бляшках, блестящая, вожжи не веревочные — из всамделишной кожи. Лошади привязаны попарно, как привыкли ходить в своих упряжках. Командир батареи пояснил — бельгийские брабансоны. Поначалу с конями трудно было совладать, русских команд они не понимали, но при кормежке обходились и без них. На самое грозное "стой", "вперед" или "прими" брабансоны не реагировали, слушались только команды "тпру". У подносчика Усачева не хватило терпения. Он быстро израсходовал свой запас ругательств, ударил строптивого жеребца кулаком в морду и выругал его: "У-у-у фашистская тварь!"
— Животное самыми черными словами ругаешь, — бушевал Мехтиханов. — Зачем дерешься? Может, жеребец по-немецки тоже не понимает, только по-бельгийски. Жеребец ухода, ласки ждет. Тогда тебе кунак будет…
Он назвал бельгийского жеребца Эльбрусом, смазал копыта пушечным салом, расчесал гнедую гриву, потрепал по холке, накрыл трофейной плащ-палаткой. И норовистый жеребец доверчиво потянулся к новому хозяину, ткнулся шершавыми губами в его щеку, заросшую иссиня-черной щетиной.
За несколько дней артиллеристы успели дать клички всем двенадцати брабансонам; Тиран, Манька, Бородавка, Градусник, Эльбрус, Утюг, Раиса, Золотистый, Охламон, Гильза, Катюша и Фриц.
Вороного мерина Мехтиханов обозвал Фрицем — именно не назвал, а обозвал — за то, что он самый зябкий и нерадивый в орудийной упряжке. Серую кобылу в передних белых чулках окрестили Катюшей в честь вороной Катюши, убитой под деревней Шемякино. Все остальные клички — плод фантазии артиллеристов. Неисповедимы и таинственны пути, по которым следует воображение ездовых.
Но дело не в кличках. Важно, что есть работящие бельгийские брабансоны. Они таскают немецкие пушки. Пушки стреляют по своим.
Январь, 1942
Кудиново
Генерал мороз
"…Начиная с середины октября неоднократно шел снег, — пишет в книге "Поворот под Москвой" военный историк Клаус Рейнгардт, — но у солдат и к началу ноября не было зимнего обмундирования и снаряжения. План операции "Барбаросса" исходил из того, что восточная кампания должна закончиться самое позднее осенью. На предостережения обер-квартирмейстера штаба сухопутных войск генерала Паулюса о возможных трудностях в снабжении на Восточном фронте Гитлер возразил: