Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942)
Шрифт:
Теперь мы не можем представить себе Москву без могилы Неизвестного солдата. Мы ничего о нем не знаем. Знаем лишь, что он защищал Москву своим мужеством, прикрыл ее своей грудью на самом ближнем рубеже.
Может, он коренной москвич? Или был в Москве лишь однажды, когда проезжал на фронт? Или вообще никогда не видел столицы?
Но кем бы ни был Неизвестный солдат — он наш дорогой однополчанин, бессмертный гражданин Москвы…
Неизвестные солдаты, где бы их ни согревал Вечный огонь нашей любви и памяти, — родные братья. Вот почему Неизвестный солдат — сын всех матерей, отец всех сирот, муж всех вдов, жених всех невест, не ставших женами.
Вот
Огонь, зажженный возле Кремлевской стены, у Арсенальной башни, доставили из Ленинграда с Марсова поля. Этим подчеркнули символическую преемственность революционных и боевых традиций советского народа.
Имя твое неизвестно, Подвиг твой бессмертен.Мемориал Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов будет воздвигнут в Москве на Поклонной горе. Еще в 1958 году объявили конкурс на проект памятника, и вот теперь началось его сооружение. На площади в 135 гектаров раскинется комплекс архитектурно-скульптурных сооружений, осененных Знаменем. Стяг из красного гранита высотой в 83 метра, а на нем — рельефное изображение Ленина. В беломраморном дворце расположится музей с залами Славы и Памяти. В зале Славы в хрустальном пилоне будет храниться Знамя Победы, которое подняли на купол берлинского рейхстага народные герои Егоров и Кантария. В мраморном зале Памяти павших загорится Вечный огонь.
Все большую популярность приобретает счет № 700828 в Мосгорбюджетбанке. Трудящиеся со всех концов страны вносят свои сбережения: деньги, заработанные на субботнике; полученную премию; выигрыш по займу и т. п. Уже назвались строители, которые готовы безвозмездно отработать свой отпуск на строительной площадке. Уместно напомнить, что в начале прошлого века русский народ поставил памятник Минину и Пожарскому на Красной площади также по всенародной подписке.
Не найти в Москве места, более подходящего для мемориала, чем Поклонная гора. Еще в давние времена враг угрожал Москве с запада.
До сооружения высотных зданий с Поклонной горы открывалась величественная панорама города, раскинувшегося вокруг Кремля. Русские люди, приезжавшие по Смоленской дороге, здороваясь и прощаясь с Москвой, кланялись ей в пояс. Как было не отвесить поклон матери городов русских!
Здесь, у Поклонной горы, в деревне Фили, в избе крестьянина Андрея Фролова состоялся военный совет, вошедший в историю и запечатленный на известной картине, висящей в этой избе. Когда в 1887 году "Кутузовская изба" сгорела, новый сруб был поставлен на пожертвования русского народа — символический счет № 700828 столетней давности.
После Бородинского боя, перед тем как оставить Москву, на Поклонную гору подымался Кутузов. Стоял здесь и Наполеон, тщетно поджидая делегацию жителей с ключами от города и Кремля… Но еще никто и никогда не видел Москву коленопреклоненной.
Нам дороги реалии, реликвии и Отечественной войны 1812 года. Французские знамена, отбитые у наполеоновских полков; личная повозка Кутузова; батальные картины Верещагина; скамейка, на которой фельдмаршал сидел, держа военный совет в Филях; сани Наполеона; икона Богоматери, мимо которой, крестясь, проходили перед Бородинским сражением наши предки…
Но
Повесть Леонида Леонова "Взятие Великошумска" — гимн восхищения несравненному нашему танку "тридцатьчетверке"! "Моя стальная героиня, — прочел я в письме Леонида Максимовича, — поставленная на гранитном постаменте для обозрения веков — с оплавленными пробоинами и пороховым нагаром на рваной броне, куда вещественней, наглядней и речистей нас, литераторов, рассказала бы потомкам, в каком вулканическом зное, смертельном вихре металла добывали для них победу легендарные предки… Маршал Рыбалко горячо поддержал мою мысль, к сожалению, осуществленную лишь на страницах повести "Взятие Великошумска". Думается, что, как и простреленные в бою знамена, тот драгоценный железный лом сильнее воспитывал бы в молодежи чувство исторической преемственности, нежели отличные и новехонькие машины, хотя и вызывающие прилив законной гордости за военную промышленность тех лет".
Такое же чувство исторической преемственности вызывает обугленный остов товарного вагона в Новороссийске на месте боев, бережно сохраняется разрушенная мельница в Волгограде; зловещие уродливые руины мельничного комбината в Смоленске, руины эти и сегодня подпирают мирное небо города-героя; железобетонные доты на Ильинских рубежах по обеим сторонам Варшавского шоссе, где бились насмерть подольские курсанты. В печати промелькнула заметка о том, что ленинградцы хотят установить на правах памятника престарелый трамвайный вагон; весь изрешеченный, он долго стоял между нашими и немецкими позициями в Автове, неподалеку от Кировского завода… Даже бережно сохраняемое на Невском проспекте с военных времен предупреждение: "Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна!" — бессменно несет большую эмоциональную нагрузку.
Василий Прохорович Пронин согласился с Леонидом Леоновым и посетовал, что Москва не сохранила ни одной подобной достопримечательности. Разве мало таких красноречивых памятников на окраинах Москвы и в Подмосковье!
Склоняюсь к мысли, что было бы уместно реставрировать (художнику вкупе с архитектором, сапером, военным историком) в одном из окраинных тупиков, закоулков столицы или в московском предместье баррикаду — вот обрубки рельсов, бруствер с бойницами из мешков с землей, бетонные надолбы и стальные ежи на подступах к баррикаде, воскресшей "весомо, грубо, зримо"… Баррикада красноречиво напоминала бы москвичам — дедушкам из народного ополчения и воинам-новобранцам, экскурсантам, туристам — о том, что общая протяженность всех баррикад, выросших той героической зимой на дальних, ближних подступах к Москве и на ее улицах, составляла несокрушимый заслон длиной в десять километров…
После первого салюта в честь освобождения Орла и Белгорода 5 августа 1943 года московское небо еще много раз празднично расцвечивалось фейерверками, Москва салютовала армии-победительнице. В конце войны в приказах Верховного Главнокомандующего все чаще упоминались чужеземные города, столицы государств на востоке Европы.
Вспомним пророческие слова, начертанные на обелиске в селе Тарутино. Вспомним: "На сем месте российское воинство, предводительствуемое фельдмаршалом Кутузовым, укрепись, спасло Россию и Европу".