Москва. Путь к империи
Шрифт:
Дмитрий поднял своих воинов, и они внезапно атаковали Махмет-Аминя. Казанцы переполошились, почти не сопротивляясь, они ринулись к крепости, давя друг друга. У брата великого князя появилась великолепная возможность ворваться в Казань на плечах противника. Но Дмитрий не сделал ни того, ни другого. Невоенным он был человеком, беспечным. Он увидел на Арском лугу богатые шатры, а на лотках напитки и разные яства, услышал голоса своих воинов и военачальников: «Пора отдохнуть, князь! Да и добыча здесь великая!» и дал слабинку, разрешил русским повоевать с купцами, прибывшими на Казанскую ярмарку. Этот бой закончился славной победой Дмитрия. Его воины набросились на купцов, ограбили их, устроили шумный пир до глубокой ночи. Утром пиршество возобновилось. Пили все: князья и воины, сам Дмитрий и стража.
Полегло русских в той резне множество. Остатки войска позорно бежали с поля боя, хотя сил еще было достаточно, чтобы организовать достойный отпор врагу.
Василий не мог сурово наказать воевод за этот провал, потому что главным полководцем в том походе был его брат. С ним он считался. А Дмитрий после бесславного, позором закончившегося похода на Казань отправился в свой удел в Углич, где жил тихо, спокойно, так спокойно, так тихо, что даже жениться не рискнул, умер безбрачным в 1521 году в возрасте 37 лет. В его судьбе, неприметной и скромной, удивительно не то, что он совершил два неудачных похода (первый поход был на Смоленск в 1502 году), а то, что семьей он так и не обзавелся.
За три года до его смерти умер еще один брат Василия III, Семен Иванович. Тоже безбрачный. Это странное совпадение в судьбах двух братьев великого князя позволило историкам предположить, что русский самодержец не разрешал жениться Семену и Дмитрию. И причина тому была у великого князя веская, хотя не всем добрым людям понятная.
Псковский колокол
В 1506 году умер Александр, король польский и великий князь литовский. Василий III поспешил утешить вдову Елену, свою сестру, а заодно попросил оказать ему содействие в важном государственном деле. Русский самодержец хотел занять престол польский и литовский, объединив тем самым три сильные европейские державы. Комментируя этот факт из биографии Василия Ивановича, Н. М. Карамзин пишет: «Мысль смелая и по тогдашним обстоятельствам удивительная, внушенная не только властолюбием монарха-юноши, но и проницанием необыкновенным. Литва и Россия не могли действительно примириться иначе, как составив одну державу: Василий без наставления долговременных опытов, без примера, умом своим постиг сию важную <…> истину; и если бы его желание исполнилось, то Север Европы имел бы другую историю. Василий хотел отвратить бедствия двух народов, которые в течение трех следующих веков ругались между собой о древних и новых границах. Сия кровопролитная тяжба могла прекратиться только гибелью одного из них; повинуясь государю общему, в духе братства, они сделались бы мирными властелинами полунищей Европы» [145] .
145
Карамзин Н. М. Указ. соч. 339.
Не успела Елена прочитать письмо брата и выслушать от доверенного лица его просьбу, как преемником ее супруга был объявлен Сигизмунд, брат Александра.
Отношения с ним у великого князя всея Руси поначалу не ладились. Мирные переговоры то и дело срывались, в 1508 году из Москвы сбежал Константин Острожский, нарушивший клятву верности, данную Василию III, чуть позже из Литвы в Москву перебежал не менее знатный князь Михаил Глинский. Дела у Сигизмунда внутри страны тоже шли не блестяще. Но он, прознав о том, что Василий, Менгли-Гирей и волохи готовят с разных сторон нападение на Литву, сумел принять единственно верное в той ситуации решение и сам пошел в наступление, причем Константину Острожскому повелел вести литовские полки в Москву! Великий князь всея Руси вовремя отреагировал на неожиданный ход противника, и война в итоге закончилась вничью, правда, с некоторым моральным, да и позиционным преимуществом Сигизмунда.
Король польский сам предложил мир. Василий, понимая
Через некоторое время и Менгли-Гирей подтвердил дружественные отношения с Василием III. А в следующем, 1509 году Московское государство заключило четырнадцатилетний мирный договор с Ливонией.
Прекрасное начало внешнеполитической деятельности для молодого русского правителя! Нужно было теперь использовать мирную передышку с наилучшей пользой для страны. Василий III Иванович сделал это блистательно. В том же году он осуществил великолепную операцию, которой позавидовали бы знатные хитрецы разных времен и эпох типа римского царя Тарквиния Гордого, средневекового ученого Ланфранка, индийского царя Ашоки I или французского кардинала Ришелье.
Началась эта многоходовая операция осенью того же 1509 года, весьма насыщенного, напряженного для великого князя всея Руси, когда он с огромной свитой отправился в Новгород. Сопровождали его брат Андрей, царевич Петр, царь Летиф, коломенский епископ Митрофан, бояре… О цели этой поездки не знал никто, даже самые близкие и доверенные люди. Слишком большой был риск. Одно неосторожное слово могло разрушить план Василия III, и тогда заголосил бы вечевой колокол в Пскове, сбежался бы люд на площадь со всех концов города, зашумело бы вече, оскорбился бы народ, разбуянился — и войны бы с Псковом не миновать. А войны-то как раз и не хотел хитрец, решив подчинить город мирными средствами, коварными.
Он приехал в Новгород, и бывший Господин Великий, низверженный отцом Василия, ожил на глазах. «Народ с радостью встречал юного монарха: он ехал медленно с величием». Торжественное, пышное начало операции не могло не радовать монарха. Жители Пскова, узнав о визите Василия в Новгород, послали туда семьдесят знатных бояр. Великий князь принял их, взял дар Псковской земли, выслушал приветствия и жалобу, которую он ждал больше, чем даров и сладкозвучных слов. «Обижены мы твоим наместником, а нашим князем Иваном Михайловичем Репней и его наместниками в псковских городах и их людьми».
— Неужто обижают? — недоуменно покачал головой Василий Иванович, едва сдерживая радостную улыбку.
— Обижают! Будь правосуден! Защити нас, добровольных людей, псковитян! — сказали доверчивые псковичи.
Не поняли они, в какую игру играет с ними великий князь, а он совсем уж расхрабрился, возвестил торжественно и громко:
— Я вас, свою вотчину, буду жаловать и оборонять, как отец наш и деды наши! — А затем он тем же уверенным голосом добавил, зорко осматривая жалобщиков (не появилось ли в их взглядах недоверие?!): — Ступайте, я найду на них управу.
Далее события развивались по известному с давних пор сценарию. Псковская делегация вернулась в родной город и на вече доложила согражданам о разговоре с великим князем. Чуть позже туда же явились окольничий Петр Шуйский и дьяк Долматов. Они больше слушали наместника и людей наместника, которые обвиняли во всех бедах псковичей и сами жаловались на них.
В Новгород явились новые послы. Не понимая, к чему могут привести Псковскую республику их жалобы, они слезно просили князя сменить наместника Репню-Оболенского. Василий готов был сделать это, но только «правовым путем». Пусть, сказал князь, ко мне в Новгород приедут все недовольные Репней, я их выслушаю и рассужу по чести. Радостные послы возвратились в Псков, оповестили всех о решении великого князя. Вече радостно загудело. Знатные псковичи написали во все волости письма, в которых они предлагали согражданам ехать в Новгород и докладывать все о проделках Репни. Казалось бы, ничего коварного. Но коварство потому и является страшным оружием, что доверчивые люди его не замечают.
Услышав радостную весть (наконец-то их рассудит сам государь!), самые знатные псковичи валом повалили в Новгород жаловаться не только на Репню, но и друг на друга! Много их прибыло на суд. Василий (с ним же было отборное войско) стал строже, повелел, чтобы к нему явились посадники и купеческие старосты якобы для очной ставки с наместником. А если посадники не приедут, то, объявил совсем строго великий князь всея Руси, «будет вся земля виновата»! А раз «вся земля виновата», то пойдет Василий на Псков войной.