Москва. Загадки музеев
Шрифт:
Скит – удвоенное монашество, уединение в уединении. Кирпичный четырехэтажный башнеподобный скит, словно перенесенный в подмосковную рощу с торговой площади средневекового города дом в те самые три окна. Или греческий монастырь на вершине столба-останца. На тесной верхней террасе помещается восьмигранная церковь, колокольня и миниатюрная келья, в которой можно поместиться, лишь согнувшись, с керамической лежанкой с малую сажень. Монашество в изразцовом кубе.
Личное столпничество посреди церкви зажиточной… Еще один мост, и открылся музей. Вернее, виден он был издалека, но сначала как холм с этажами-подпорами. Новый музей соорудили в модном «зеленом» стиле, заглубив, чтобы снаружи он напоминал естественный
Бокал входной воронки жизнеутверждающего цвета бордо втянул пришедшего в просторный холл. Блестели мерно расставленные столбы черного и белого мрамора, стеклянные панели и трубчатые поручни. Современная архитектура часто напоминала Петру идеальный клинический бокс с никелированными кроватями.
Этажи, картины, мебель, сочноцветные россыпи по чеканному золоту, голографическая модель монастыря… «Что я здесь найду?» Петр прошел все залы и не почувствовал ни малейшего дуновения спасительного ветерка догадки. Здесь несколько месяцев назад выставлялись голландцы. Кто-то причастный к организации выставки копировал картины, а затем оставил на полотнах «веселые картинки».
Качнулся к дремлющей смотрительнице.
– Залы закрыты, пройдите в дворянский быт, – заученно включилась служащая. И шепнула, – течет там.
Ну не у сотрудников же спрашивать, кто здесь в вашем подземелье ванхорстов калечил? Стоп. Есть герой, который в ответе за все!
Через лабиринт залов дошел до «персоналки». Личные вещи патриарха Никона – двурогий посох, одеяния и ростовой прижизненный портрет. Бьющий соседей XIX века, суетливые живописные изложения жития, как сам патриарх щелкал противников в спорах. Крупный, властный, в короне, налезшей до бровей, Никон слегка опирается на аналой с Библией. Пальцами постукивает по страницам – книги, так, повод, – истина внутри. В другой руке легким касанием держит посох в три яблока из соседней витрины. Портрет писан с натуры. Вот и восемь монахов сбоку все сослуживцы-сомученики опального патриарха. Монашеская жизнь – путь в небо, но еще не небо. Иподьяка, подающего четки и золотую оправу, сам постриг, а седобородого духовника сам наказал – заточил в том же монастыре за раскол.
«Жаль Илья не видит картину, – Петр рассматривал миндальные глаза чернявых братьев. – Парочку цыган он здесь точно бы нашел». Патриарх мыслил Новый Иерусалим новым христианским центром и собрал в нем интернациональную братию: греков, болгар, белорусов, поляков. У самого Никона каштановая борода начинается низко, подбородок и щеки подчищены. Убери усы – получится классический черкесский старшина.
Реалистична до неприличия, до навета была та парсуна. Патриарх в серебряном коконе саккоса занимал центр полотна. Из монахов Воскресенского монастыря шестеро внимают властителю, двое смотрят на зрителя. Пространство слева условно, лица рядами, размеры персон подчинены иерархии: архимандрит и духовник патриарха чуть крупнее соседей. Вот она старая манера, канон. Пространство справа построено по законам линейной перспективы, здесь «фряжское мудрование». В пустоте за плечом патриарха висит одинокая Одигитрия, ставшая частью интерьера.
– Патриарху повезло с царем. Мягкий, сердечный, уговорчивый и увлекающийся Алексей Михайлович охотно следовал за решительным Никоном, – рассказчица гладко вела знакомый текст. – Но и царю повезло с патриархом.
Именно патриарх настаивал на принятии Украины в подданство и объявлении войны Речи Посполитой.
От
– В 1657 году собинный друг Алексей Михайлович присутствовал на освящении Воскресенского храма, а на следующий год премудрая двоица распалась. О жизни опального патриарха после удаления из Москвы…
Группа прошелестела за угол, а Петр приблизился к темному лаку парсуны. Заглянул сбоку – из-за края рамы торчал белый уголок. Логично, в Новом Иерусалиме все крутилось вокруг Никона и Никоном, и записку охотнику оставили под древней парсуной. Но надо действовать, Никон-то никогда не медлил. Петр огляделся: залы мелко поделены перегородками и не просматриваются. Во всяком случае, он служителей не видел.
Потянул бумажку – не выходит. Дернул вниз – пальцами почувствовал дрожь разрыва, и записка оказалась в руке. Сунул в карман и быстро направился к выходу. Если его заметили в мониторы, лучше поскорее ретироваться. Хотя кого заинтересует замерший на секунду сбоку от картины посетитель?
– Куда прешь?!
Показалось, что жахнуло дверью, но после окрика Петр понял – в него врубились плечом. Оглянулся – над ним нависал краснорожий детина. Нос перебит. Не о нем ли предупреждал Илья? Рвался грубый ответ, но не стоит идти на поводу своих и тем более чужих желаний. Петр мотнул головой и бросился прочь. Бодро выбежал из музея, прямо – стоянка, туда не стоит, вильнул в заставленный ящиками проход.
Бег зайца по полям разыгрывать не стал. Монастырь – единственное спасение. Пожалуй, первый раз порадовался Петр встрече с толпой туристов.
За мостом оглянулся. Гориллоподобный уверенной перевалочкой приближался к реке. Петр устремился к задним, западным воротам монастыря. На вершине лестницы перед аркой замер, пропуская хохочущих подростков, с надеждой посмотрел на дорогу – хулиган заметно отстал, но темп не сбавлял.
На блюде монастырского двора высился многоглавый собор, вперебежку изукрашенный изразцовыми карнизами, наличниками, клиньями и ожерельями. «Ты-то Петр, да монастырь не Троицкий, – мелькнуло в голове у беглеца. – От стрельцов он тебя не укроет. Насквозь нельзя, если громил двое, то гелендваген уже подогнан к парадному входу». Отсутствие плана смущало. Петр протиснулся в собор, толкнув крестящихся бабушек, его обругали.
«Думай, где укрыться», – подгонял себя Петр. Вниз, в церковь Елены – тупик. Уйти на второй этаж на Голгофу, там такая славная медная дверь центнера в три, но кто ему даст закрыть Голгофскую церковь днем, да и рановато на лобное место. Мягко пошел по кругу за толстенными пилонами, выглянул раз-другой в просвет – в толпе почудилась знакомая синяя куртка и голова со сдвинутым носом. Сердце у Петра дрогнуло, он представил, как в давке ему суют в ребра нож. Петр судорожно вздохнул, тревожно оглянулся, не зная, что делать, куда бежать. В пилоне углядел маленькую дверь над тремя ступеньками.
За дверцей загибалась вверх лестница. Петр поднялся на ярус, нашел следующую дверь, взбежал еще по одной внутристенной лестнице и оказался на галерее у основания шатровой крыши ротонды. Снизу галерею скрывала лепнина. Об этом кольцевом балконе знали только работники храма. Петр быстро глянул на золотую в вечерних лучах кувуклию – часовню над Гробом Господним. Солнце красило, но крыша часовни, как и лепнина кругом, была покрыта настоящим золотом. Сусальный парапет оказался опасно невысоким – по бедра – здесь безопаснее вприсядку. Сел спиной к стене между выпуклыми ангелами.