Мост бриллиантовых грез

Арсеньева Елена

Кто? Неужели Фанни до такой степени его зацепила, что, даже уйдя к другой женщине – более красивой, более молодой, более… – да более! – он не может ее забыть? Но тогда почему, скажите, бога ради, он от Фанни ушел, почему бросил ее и даже не дает себе труда позвонить и сообщить: жив, мол, здоров, не ищи меня с полицией, но прощай навсегда?

Фанни он не звонил, это точно. Один раз попросил у Катрин мобильный телефон (свой, дескать, потерял), сказал, что должен успокоить мать, которая, конечно, волнуется за него. Катрин так настроила портабль, чтобы номер его на чужом мобильном не определился: ей совсем ни к чему, чтобы какая-то баба начала ей названивать, требуя вернуть сыночка. Роман отправил коротенькое сообщение,

но уничтожил его, и Катрин не удалось прочесть, не удалось даже номера узнать, куда оно ушло – номер Роман тоже уничтожил. Не то чтобы она была так уж сильно любопытна, но тем не менее заинтересовалась, с чего он так шифруется, если речь идет всего лишь о мамаше?

Нет, что-то тут не так, не то. Катрин это чуяла всей своей кошачье-тигриной натурой. Именно в ту минуту у нее и зародилось подозрение, что Роману от нее что-то нужно. Не просто секс, пусть даже и несусветный, не только подарочки в виде одежды, обуви и парфюмов. Это как бы само собой разумелось, ведь и Катрин приятно, чтобы мальчик ее благоухал, как цветок, и был одет подобающим образом, в бутике Версаче, к примеру. Как раз этот сдержанно-распутный стиль и шел больше всего Роману, что Катрин сразу определила, ведь она была какой-никакой, а модельер, правда, ночного белья и домашней одежды, но это уже детали, причем детали несущественные. Нет, ему было нужно что-то еще. Автомобиль, может быть? Рановато, еще не заслужил, пока отработал разве что малолитражный «Смарт». Однако он не престижен, это и для Катрин зазорно, чтобы ее любовник, пусть и не официальный, раскатывал на таком уродстве. Если Роман поведет себя разумно, у него будет все, все! Ну, может быть, не все, но очень многое. Конечно, ему придется потрудиться, чтобы удержаться при Катрин, ведь хорошеньких претендентов на место возле нее полным-полно, ну просто не сосчитать, – конкуренция в этом «бизнесе» просто страшнейшая! Не Роман, так кто-нибудь другой…

Не Роман? Другой?

Смешно, но она не хотела другого. Катрин с неудовольствием пришлось признать (в своих слабостях она не любила признаваться даже себе самой!), что всего за два дня она успела неожиданно крепко привязаться к Роману. И дело тут было даже не только в том неописуемом наслаждении, которое он ей доставлял. Никто и никогда не шептал ей таких безумных слов про трусики, которые боится запачкать (половину его шепота, правда, Катрин не понимала, Роман иногда говорил по-русски, но ведь этот страстный, нежный, робкий, испуганный, возбуждающий тон не нуждается в переводе!), никто не носил ее на руках, чтобы тут же бросить на постель, свернуться рядышком, уткнувшись в ее плечо и сплетя ноги с ее ногами, и сонным голосом попросить:

– Спой мне!

Первый раз услышав это, Катрин чуть не расхохоталась, но ее тут же отчего-то слезой прошибло. Вспомнила, как он в самые жаркие, обжигающие минуты становится похож на испуганного мальчишку, которого женщина впервые сбила с пути, и, сама себе дивясь, вдруг запела песенку своего детства: ну вот точно лет сорок (нет, конечно, не сорок, что за чушь, ведь Катрин всего лишь тридцать пять… в смысле, она всем так говорит, а о том, сколько на самом деле, предпочитает не думать), ну, очень давно не вспоминала, а тут и слова, и мелодия из неведомых глубин выплыли – совершенно как те маленькие рыбки, о которых она и спела Роману:

Les petits poissons dans l’eau,Nagent, nagent,Nagent, nagent, nagent.Les petits poissons dans l’eau,Nagent aussi bien que les gros.Маленькие рыбки в водеПлавают, плавают,Плавают, плавают.Маленькие рыбки в воде

Плавают так же, как большие.

И он уснул в ее объятиях, под звуки этой песенки… А Катрин долго не могла сомкнуть глаз: так теснило сердце.

Почему? Сердце у нее всегда было здоровое! Мысли дурные в голову лезли, вот что.

В какой-то телепередаче она слышала рассуждения о том, что женщина заводит молодого любовника не только потому, что он сильней и неутомимей ее немолодого мужа, и не только потому, что хочет напоследок – напоследок, надо же сказать такое! – погреться у костра молодости. К молодым тянет тех женщин, у которых слишком велик запас неистраченной нежности и любви. Не только в том дело, что у них нет детей, – и дети могут быть, но сердце полно любовью, которую надо на кого-то излить. Ну, к примеру, эта женщина никогда не любила. Ее любили, а она – нет. И вот теперь, напоследок…

Merde! [4]

Катрин попыталась вспомнить, любила ли она кого-нибудь в жизни. Мужчин? Была нужда! Пускай сами ее любят, нечего на них сердце зря расходовать. Но вот это самозабвенное, девчоночье счастье, которое вдруг охватило ее в объятиях Романа, эта щемящая боль в сердце, эти слезы, которые внезапно навернулись на глаза и обожгли их… Нет, нельзя, не дай бог его полюбить! Она же чувствует его отстраненность, он постоянно думает о чем-то или о ком-то… Он использует Катрин, а она-то была убеждена, что сама использует его!

4

Французское ругательство, нечто вроде: «Черт! Проклятие!» Дословно – дерьмо.

Зачем он ее использует? Зачем она ему нужна?

Катрин при всей своей хитрости и кошачьей лукавости была очень нетерпелива. Хуже нет – ждать следующей серии «мыльной оперы»! И она всегда норовила заглянуть на последнюю страничку детектива, чтобы заранее знать, «кто кого». Поэтому она приняла самый равнодушный вид и небрежно, с зевком спросила Романа:

– Хотела бы я понять, чего тебе от меня нужно?

Если бы он начал ее пылко разуверять, что дело тут в страстной любви с первого взгляда, Катрин сразу поняла бы: вранье. И, может быть, выставила бы его вон – с трудом, но нашла бы для этого в себе силы, пока еще не столь прочно увязла в этой непрошеной своей нежности. Однако он не ответил… он уже спал, тепло дыша приоткрытым ртом в ее обнаженное плечо и безотчетно водя полусогнутыми пальцами по волоскам на ее лоне. И Катрин ничего не оставалось делать, как усмирить свое глупое сердце и самой искать ответ на этот вопрос.

Она размышляла чуть ли не всю ночь и заснула только под утро. Странные мучили ее сны: Фанни просто-таки ни на шаг не отходила, заглядывала в глаза с незнакомым, победительным, злорадным выражением, а потом вдруг появился Арман, этот отставной флик, которому Катрин регулярно платила за работу, которой он не делал. Арман в ее сне был почему-то с ведерком и малярной кистью в руках. Он подошел к Катрин с обезоруживающей улыбкой (она впервые отметила сходство между ним и Романом, пусть отдаленное, но существующее!), обмакнул кисть в ведро и принялся брызгать на Катрин густой темной краской, очень напоминающей то самое merde, о котором она недавно вспомнила. Она даже чувствовала этот мерзкий запах!

Проснулась – нет, все только сон. Горьковатым медом и сладким молоком пахнет тело спящего Романа. Молодость, ну почему она проходит?! Неужели и он, этот возбуждающий, совершенный, прекрасный, гармоничный кусочек плоти, тоже станет заунывным, седым, брюзгливым? Честное слово, лучше бы ему умереть, чем сгорбиться, сморщиться!

Катрин лежала, глядя в темноту, думая о Романе и его глазах, вспоминая Фанни, которая там, в своей квартирке на пятом этаже, наверняка не находит себе места от ревности и тоски по нему… И вдруг ответ на вопрос: как, ну как могла Фанни так оплошать, совершить такую глупость и показать ей Романа? – возник сам собой, будто кто-то его на ушко шепнул.