Мост через Лету
Шрифт:
Я подвинул стакан буфетчице. Не хотел объяснять. Не ответил.
— Ну и не надо!..
Словно белка, легким прыжком она метнулась, перекинув сумочку через плечо. Только мы ее и видели.
Одиноко Володька Ивлев и я стояли перед выходом из кафе и смотрели: сверкая лаком, автомобили катили по Невскому, и троллейбусы, как голубые аквариумы, и девушки нарядными осторожными стайками, и за ними наши знакомые. И наши надежды витали над этой улицей. И мы не знали еще, как трудно будет с ними расставаться.
Мы
Мы медленно брели к одежде, оставленной на берегу. Голые и разгоряченные навстречу ветру с плеса. Ивлев матерился вполголоса, потирая ушибленную коленку, а я ощущал себя волчонком. Молодым волком, сильным и голодным. Я знал, что скоро покину стаю. И это чувство смущало меня. Я положил руку на горящее Вовкино плечо. В обнимку, мы бесшумно вынырнули из темноты.
За рекой, по набережной, вдоль затемненных фасадов дворцов вытянулись мерцающие зеленые огни. Светя фарами, медленно катили автомобили. Город дышал, ночной и огромный. Шевелилась вода у берегов. Отец достал сигарету из кармана брюк, закурил. Мы одевались не спеша. Я знал, что вот сейчас он спросит меня, — ломаные складки очертили рот. Но я уже успел придумать ответ.
Он догадывался о моих разговорах с матерью. Но не спрашивал. Я понимал: рано или поздно — спросит. И в тот вечер сразу почувствовал: вот, вот сейчас.
— Мать звонила?
— Нет, не звонила.
— Что она сказала?
— Ничего особенного не сказала.
Ивлев достал из сумки бутерброды, протянул нам. Его бабушка сооружала замечательные бутерброды. Я облизнулся.
— Дома ужин есть? — спросил отец.
— Конечно, — соврал я, пролезая в брюки.
Они жевали бутерброды. Я осторожно завернул свой и спрятал. Медленно мы двинулись по дорожке к мостику через канал.
— Завтра придешь?
Все-таки он засомневался. Или неладное почувствовал.
— Может, вы встретитесь с матерью? Поговорите, а?
— Не дури.
— А нужна ли семья, па?
— Ты это серьезно?
Откуда я мог знать тогда, что серьезно, а что нет. Но я хотел разобраться. Песок и сухая трава шуршали под ногами. Иногда попадались мелкие камни. Светили звезды. Я мало что знал.
— А почему Маши сегодня нет? — неожиданно спросил он. — Где вы потеряли девочку? — и шагнул в сторону, чтобы поддеть ногой пустую консервную банку.
Врать он не умел, и мы, конечно, поняли: это он вспомнил Машу так, для разговора. Его интересовала наша девочка. Кто бы поверил! Даже Ивлев усмехнулся… Его давно уже ничто не занимало — ни семья, ни друзья, ни выпивка. Только новые бабы да новые композиции. Не желая осложнять отношения, он лишь делал вид, общаясь с людьми. А сам ждал удобного момента, чтобы отвалить. Ведь каждый вечер он исчезал.
Я не мог объяснить,
— Пойдем домой.
— Утром. Я вернусь утром.
— Может, подождать тебя?
— Ступай домой, артист, — он помолчал, рассердился и добавил. — Каждый сам по себе. И напрасно ты взялся не за свое дело.
Мог бы и не говорить: это я и без него понимал.
— Если утром я не вернусь…
В его руке зашелестели деньги.
Мы с Ивлевым повернулись и шагнули в тень. Нас ждали дома. Нужно было спешить.
Мы бежали к метро через сквер, вдоль дощатого забора зоосада. Пахло зверями. Мы бежали напрямик, по траве через газоны, продирались сквозь колючие кусты. У кино «Великан» нас обогнал трамвай. Громыхая, он катился по рельсам, разбрызгивая желтый свет. Искры сыпались в темноту. В пустом вагоне, посередине, стоял мой отец, держась за ременную петлю здоровой рукой.
С улицы я увидел свет в квартире и уже отворил дверь парадного, когда Ивлев окликнул меня.
— Забыл… На, возьми!
В руке он держал надкушенный бутерброд.
— Не нужно, — сказал я.
— У меня дома ужин.
— У меня тоже, — не без гордости кивнул я на освещенное окно.
— Это еще вилами по воде писано.
Жесткая ладонь музыканта скользнула по моей руке. Ивлев тоже считал, что в нашем деле ничего не поправить. Он так думал, но все-таки был со мной.
— Маше позвони, — чуть хрипло крикнул он, уже отрываясь, уже на бегу. — Чтоб не ждала.
— Думаешь, ждет?
— Пока.
Я стоял, подперев спиной массивную дверь подъезда. Легкий мальчик в белесых застиранных джинсах и свитере убегал в ночь. Светилась люстра на втором этаже. Знакомая тень дрожала за кружевом занавески в узком окне.
На углу Ивлев обернулся и помахал рукой. Я поднялся наверх.
Наша милая женщина сидела в кресле у приемника и курила. Она погасила сигарету, смяла в пепельнице и поднялась навстречу. Она была еще молодая и красивая. И все в ней было просто и как надо. Она обняла и поцеловала меня.
— Как водичка, купальщик? Насморк не заработаешь?
— Все в порядке, мама.
— Молодец. А отец где?
Отец где… где отец? — шумело у меня в голове, отец ей, конечно, был нужен.
— Он сегодня до утра, — сказал я. — Будут всю ночь играть. Сплошной jam session.
Она улыбнулась разочарованно.
— Значит, не придет.
— Утром. Он сказал, что явится утром.
Она прошлась по комнате. Чуть вздернутая верхняя губа ее, красивая и обиженная, дрожала. Сильная женщина моя мать.