Мост через туман

Джонсон Кидж

Поцелуй, лента, пылинка, упавшая на ту или иную чашу весов... Нет, Кит Мейнем из Атиара, это не мелочи. Наши души ждут от нас ответов, и любой изменяет нас...

Вот почему я не спешу решать, как мне относиться к твоему мосту. Я буду ждать, пока не пойму, какая перемена случится со мной.

– А если понять так и не удастся?
– спросил Кит.
– Ведь это будет означать, что ты ждала зря.

Неподалеку раздался всплеск.

– Тихо!

В светлое время путь занял бы меньше часа, но теперь

Киту казалось, что прошло много больше времени. Да и не казалось, наверное. Если на звезды глядеть, не поймешь, то ли продвигается лодка вперед, то ли стоит на месте.

У него стиснуты челюсти, а мышцы, все до единой, напряжены. Попытавшись расслабиться, Кит понял: нет, это не страх, а нечто иное, идущее извне.

– О нет!
– воскликнула рядом Розали.

Теперь он тоже улавливал это - звук не звук, похоже на пение органных труб самого низкого регистра; гул до того слабый, что его едва различает ухо. Но от него почему-то кости превращаются в жидкость, а мышцы - в шелушащуюся ржавчину.

Вдруг стало тяжело дышать, из груди рвались хрипы, в голове гулко ухала кровь.

Движения давались не легче, чем мухе, увязшей в меду. Все же он кое-как поднял руки, прижал ладони к вискам. Розали была почти не видна - словно пятно чуть светлее мглистого фона, - но слышались ее слабые, полные боли вздохи, как у раненой собаки.

Барабанный бой гремел теперь во всем теле, растворял, разъедал. Хотелось кричать, но в легких не осталось воздуха. Вдруг Кит понял, что под ними уже не плоская поверхность: туман вспухал, вздымался, горбился за бортами парома.

«Так я мост и не достроил, - подумал он.
– И ее не поцеловал».

А Розали - жалеет ли сейчас о чем-нибудь?

Туманный горб все рос, превращался в курган, в гору, и вот она уже застит полнеба. Затем гребень растаял, развеялся туманными завитками, и обнажилась тварь - громадная, темная, как сама ночь, она заскользила вниз, в образовавшуюся ямину. При этом казалось, будто она вовсе не двигается, хотя Кит понимал: это из-за непомерной длины. Целый век минует, прежде чем тварь проплывет перед ним вся... А больше он и не увидел ничего - глаза закрылись сами собой.

Неизвестно, сколько времени он пролежал на дне лодки. Просто в какой-то момент пришел в себя, а чуть позже к нему вернулась способность двигаться, мышцы и кости пришли в норму. На носу парома лаяла собака.

– Розали?
– слабо позвал он.
– Мы что, тонем?

– Кит?
– Ее голос был тонок как нить.
– Так ты жив? А я думала, умер.

– Это был крупняк?

– Чего не знаю, того не знаю. Настоящего крупняка еще никто так близко не видел. Может, это был крупняк-середняк.

Кит вымученно хихикнул.

– Вот же зараза!
– ругнулась в потемках Розали.
– Я весло обронила.

– И как теперь быть?
– спросил Кит.

–

Есть запасное, но с ним и плыть дольше, и к причалу не попасть. Ладно, приткнемся где-нибудь, а дальше пешком, за помощью.

«Я жив, - подумал Кит.
– Могу теперь хоть тысячу миль прошагать».

До Левобережного они добрались уже почти на рассвете. Как раз всходили две большие луны, когда паром пристал к берегу в миле южнее пристани. Торговки пряностями сразу ушли вместе с собакой, Кит с Розали задержались, чтобы привязать лодку, а потом побрели берегом. На полдороге встретили Вало, он бежал со всех ног.

– Я жду и жду, а тебя все нет и нет...
– Парень задыхался, в лице ни кровинки.
– А тут они, пассажирки эти, говорят, ты добралась, и я...

– Вало...
– Розали обняла его, крепко прижала к себе.
– Малыш, мы живы. И мы здесь. Все кончилось.

– Я думал...

– Знаю, о чем ты думал, - перебила она.
– Прости, я так вымоталась, просто с ног валюсь. Сделай одолжение, подгони «Переправу» к пристани. А я домой. Буду спать до вечера, и даже если самой императрице понадоблюсь, пускай ждет и зря не топает ножками.

Она отпустила юношу, одарила Кита усталой улыбкой и пошла вдоль насыпи.

Архитектор проводил ее взглядом.

* * *

«Имперская печать» оказалась письмом из Атиара от какого-то мелкого, но наглого чиновника - он требовал разъяснить ранее представленные Китом цифры.

Едва ли это стоило переправы даже в ясный день, не то что в такую ночь. Кит проклинал и столицу, и всю империю, но затем все же послал требуемое, добавив суровое замечание насчет печатей и надлежащего пользования ими.

Два дня спустя он получил сообщение, которое уж точно требовало его присутствия на левом берегу: из Рудного Хойка везут цепные звенья и болты, они уже в двенадцати милях от села. Кит, а с ним железных дел мастер Тандрив Ковальщица поехали встречать обоз и застали его спускающимся по южному пологому склону холма возле деревни Оуд. Крепко сбитые телеги были приземисты, кладь укрыта парусиной, а толстоногие волы в упряжках взирали на мир с безмерным спокойствием. Обоз двигался медленно, возчики шли рядом с телегами и распевали нечто, непривычное для ушей горожанина.

– Воловьи песни, - пояснила Тандрив.
– Я тоже такие в детстве пела, когда у тетки на ферме жила. «Вспомни сны ночей тогдашних, ложе из травы остывшей, на лугах коров бродящих и былую силу в яйцах...»

Тандрив хихикнула.

Когда он остановил коня, приблизилась одна из погонщиц.

– Здрасьте, - буркнула погонщица и сопроводила приветствие кивком.

Кит слез с коня и спросил:

– Это и есть наши цепи?

– Ты с моста?

– Кит Мейнем из Атиара.

Женщина снова кивнула.