Мост через время
Шрифт:
Поезд дернулся, немного набрал скорость и вдруг резко притормозил. Потом еще резче и с пробежавшим под вагонами грохотом остановился. С багажной полки упала, хлюпнула на полу корзина, оказалось, полная яиц. Яйца вдребезги, завизжала хозяйка корзины, заголосили другие женщины, кто-то поскользнулся в растекшейся жиже.
По потолку и перегородкам бежали блики от огней снаружи, с двух сторон. Поезд стоял, а огни бежали, и быстро. Пассажиры сгрудились в проходах, кричали уже все разом. Отталкиваясь от них, Павел всмотрелся в Окно. Там внизу, за насыпью, неслись всадники с факелами, впереди захлопали выстрелы, приглушенные толстыми оконными стеклами. Мелькнула глупая мысль: а еще сквозняка испугались, окна позадраивали,
Донесся железный топот по ступенькам, распахнулись двери с обоих концов, вагон осветился.
– Всем ни с места! Приготовить документы, распаковать вещи!
Воспользовавшись давкой, Гроховский успел изорвать комиссарский мандат, клочки засунул на ощупь в какую-то щель. Других документов у него не было, он их нарочно не взял с собой, чтобы не все рвать в случае чего. Да их и не спрашивали, бандиты спешили. Двое, один с факелом, рискуя устроить пожар, другой, поигрывая маузером, вглядывались в пассажиров, разбраковывали их «по чутью», некоторых охлопывали, отбирали оружие и деньги, проверенных гнали из вагона, всех без вещей, чего и следовало ожидать. Вещи – добыча.
Дошли до Павла. И тут что-то за его спиной привлекло внимание бандитов. Быстро оглянувшись, моментально получив за это рукояткой маузера по голове, он все же увидел, как им подавал знаки «ой, дядечку».
Павла вывели из вагона, поставили в небольшую группу в стороне от остальных пассажиров, у стены домика обходчика.
Поезд остановили махновцы, пишет Лидия Алексеевна. (Правда, писала она это в старости, много лет спустя после того, как сама слышала или читала, и едва ли, мне кажется, сверяла свои воспоминания с документами.) По другим сведениям – банда какого-то попа Никандра. Я не слышал и нигде не нашел, что в махновских крупных или мелких отрядных батьках ходили попы. Но может, и ходили.
Допрашивал Гроховского сам Никандр. Павел молчал. Тогда поп неторопливо, заранее наслаждаясь задуманным, снял с себя тяжелый медный крест, взвесил его на руке и быстро, отработанным приемом ткнул им в плечо Павлу. Хруст ключицы, боль… Но ни слова себе пленник не позволил, ни стона. Никандр вздохнул:
– Нет, нельзя тебе оставаться в живых, матрос. Больно ты строптив, трудно тебе будет на этом свете. Давай лучше сразу на тот… Иди в кучу!
Это значило – к стенке.
Расстреливали на рассвете у домика обходчика. Пуля пробила Павлу грудь. Сознание его не оставило, он еще настолько владел собой, что притворился убитым. Но не выдержал, застонал, когда с него стали стаскивать сапоги.
– Добей комиссара!
И стало темно, потом холодно.
Сколько он пролежал среди трупов, он не помнил. До вечера, не меньше, потому что глаза открыл, совсем окоченев, опять при свете каких-то огней. К нему шли люди.
Вылечили его в Москве, в госпитале, где теперь Институт скорой помощи имени Н.В. Склифосовского. Пролежал он там несколько месяцев. Тем временем с бандитизмом на юге России было покончено.
– Мы с ними и за тебя посчитались, браток! – сказал Гроховскому навестивший его в госпитале Дыбенко.
1922-1928 годы
Биография Гроховского до 1922 года наверняка располагала к нему командование. Однако участников гражданской войны было тогда много, в том числе и в авиации, где он вскоре оказался. Были и куда более заслуженные участники. Так что не только его боевым прошлым объясняется вдруг вспыхнувший к нему интерес московского начальства. Прошлое, наверное, принималось в расчет, но не в первую очередь.
Сведений, почему Гроховский после госпиталя покинул высокий пост комиссара и ушел в рядовые курсанты летной школы, у меня нет, а предположения строить не буду. Своих не буду, но одну догадку – не свою – все же приведу. И специально
И тогда, значит, перевесить это самовольничанье должны были какие-то весьма основательные соображения в пользу Гроховского.
Спрашиваю, какие соображения перевесили, какие могли перевесить – по логике? Одного, другого, третьего недоброжелателя спрашиваю…
– А очень просто: личные связи, знакомства вытянули его наверх!
Помилуй бог, какие связи? С Кожановым, с Дыбенко? Что же они раньше не сработали, никуда Гроховского не «вытянули»?.. То есть очень может быть, что того и другого спросили о нем, но едва ли отзывы этих деятелей – только военных, не технических – имели здесь большое значение. Выбирался-то ведь не летчик на должность командира звена в Москве с такой же должности в Новочеркасске, а кандидат в главные конструкторы, на одну из ролей, которые становились решающими в мире. На участие в делах, в международном состязании, где ставками были и жизни участников, и, могло так получиться, судьба страны.
…Суровый комиссар двух побережий бросил комиссарство будто бы из-за того, что от него ушла первая жена, безумно любимая.
Истерика случилась? Если домашняя, между женой и мужем, – это допустимо, это можно себе представить. В жизни всякое бывает. Но чтоб такая!.. Нет, «не в образе» она Гроховского.
Альбом с фотографиями первой жены, обнаружив его в вещах, уже в Новочеркасске, взревновавшая Лида собралась сжечь. Но посмотрела на совершенно несчастного Павла и смилостивилась.
Впрочем, кроме несчастной любви есть и другие вехи из тогдашнего его житья-бытья, не соответствующие представлению о суровом комиссаре и вообще о человеке зрелом. Кажется, что, вынужденный в свое время скоростным образом взрослеть, он потом запоздало наверстал упущенное, превратился из комиссара в обыкновенного парня, шалого, влюбчивого, при этом с героической профессией, помогавшей отмыкать девичьи сердца, и Лидино в том числе.
Зашел он как-то вместе с Лидой в клуб военного городка, в бильярдной напросился на партию, прикинулся любопытным новичком-простачком, раззадорил партнеров. И самого из них насмешливого «сделал» всухую. (Случай этот, по словам Лидии Алексеевны, как раз от Павла и попал в фильм «Возвращение Максима»: киношники знали Гроховского, летчики испытательного отряда при Осконбюро не раз помогали им в трюковых съемках.) Оказалось, что еще в поселке Вязьма Павликов дядюшка-игрок заметил в племяннике эти способности, навострил его в бильярде и потом, по секрету от родителей, возил в дальний трактир, где Павлик «делал» ротозеев – за большие деньги.
В записках и письмах Л. А. Гроховской есть несколько таких эпизодов, видно, навсегда восхитивших в свое время юную Лиду Степанову. Был, например, у Павла уже упомянутый пес Рон, – ну, разумеется, как же иначе, – необычайно преданный хозяину, сопровождавший хозяина вечерами на прогулках с невестой Лидой по набережной в Евпатории. Других таких земля не рождала: пес «…невиданной красоты и странной породы. Помесь хорта с доберманом, рослое животное с широкой грудью, с тонкими ногами и острой мордой. Рон носился по пляжу со скоростью ветра, а иногда застывал на парапете темным силуэтом на фоне зари, стройный и великолепный. Удлиненные янтарные глаза смотрели вдаль загадочным взглядом.