Мост к людям
Шрифт:
Утром она пошла «на разведку» и узнала, что в Ланзаттель должны прийти жандармы ловить каких-то партизан. Но она-то понимала, о ком речь. Быстро вернулась домой, накормила ребят и дала немного продуктов с собой. Условились, что если кто-либо узнает о Маше, скажет, что это родственница из Словакии, сломала ногу и поэтому не может уехать домой. Впрочем, она была уверена, что в этом доме, стоящем на отшибе, никто о ней не пронюхает.
На следующее утро, когда разведчики уже были далеко в горах, в Ланзаттель действительно прибыли жандармы. Они разместились в помещении бывшей турбазы и начали прочесывать окрестные леса. В самом местечке они, конечно, партизан не искали. А вскоре успокоились, дежурили у мостов,
Что чувствовала в такие минуты советская девушка, об этом нечего говорить. Сейчас меня интересуют фрау Фешинг и ее дочь Мици. Обе, конечно, понимали, чем могло бы все кончиться для них, если бы жандармы обнаружили Машу. А ведь она была не беспомощной беглянкой из фашистского концлагеря, которая не могла им повредить, а советской разведчицей, радиопередатчик которой закопан здесь же, у дома. Фрау Фешинг знала, конечно, и об этом, и все-таки скрывала, добывала нужные лекарства и выхаживала девушку.
Что ею руководило?
Она не была антифашисткой, спасшейся от преследования и рисковавшей из идейных соображений. Ни отец ее, ни покойный муж не были также участниками предвоенного восстания во Флорисдорфе, что могло бы также быть причиной ее самоотверженного поступка. Простая женщина из австрийского села, казалось бы довольно далекая от всего, что лично ее не касалось…
И все-таки коричневая чума первой поработила именно ее страну, а материнская доброта и человечность этой женщины находились в постоянном противоречии со всем, что вокруг творилось. Конечно, было страшно, когда жандармы вечером заглядывали на огонек! Но страх оказался слабее чувств, идущих из глубины души. Поэтому-то они и живы до сих пор, поэтому они — навеки.
В сочельник 1966 года в венской газете «Фольксштимме» появилась статья «Благодарность побеждает границы и десятилетия».
Вот ее начало:
«Эта история могла бы сойти за настоящую рождественскую сказку, но она имеет даже преимущество быть реальной. Что же произошло?
В маленькое местечко Ланзаттель въехал «рено». Водитель спросил об одной старой женщине, которую в деревне все уважают. Ему указали верную дорогу, и через несколько минут, не находя слов от радости, обнимались Мария Фешинг из Ланзаттеля и Мария Забежанская из Риги (Латвии). Хотя с тех пор, как русская нашла в доме Марии Фешинг приют и уход, прошел двадцать один год, воспоминания о тех военных днях стояли у обеих перед глазами».
Дальше рассказывается то, о чем я уже написал.
Остается лишь добавить, что, вернувшись на советскую землю в конце войны, Маша уже не могла разыскать никого из своих товарищей. Да и как разыскать, если не знаешь не только адресов, но даже настоящих фамилий и имен! Ушла с наступающей армией и войсковая часть, которая посылала разведчиков в Австрию, не у кого было справиться. Так и неизвестно, остался ли кто-нибудь из них в живых: ведь не каждому на военном пути встречались такие люди, как мужественная и отзывчивая Мария Фешинг!
1977
Перевод автора.
ПОЛСТОЛЕТИЯ НАЗАД
На первой странице чудом сохранившегося у меня «Стенографического отчета Первого Всесоюзного съезда писателей» стоит автограф Мате Залки. Книга эта особенно дорога мне потому, что она некогда принадлежала моему знаменитому другу, и потому, что, листая ее, я вспоминаю много такого, что в ней
Сам Мате Залка не был избран на съезд, хотя к тому времени создал почти все, чем известен как писатель. Вдвоем с Л. Первомайским мы с трудом добыли для него гостевой билет, да и то на одно только заседание. Я отчетливо помню наш разговор с Л. Первомайским о том, как несправедливо, что мы, совсем юные, — делегаты съезда с решающим голосом, а Мате Залка, известный писатель и революционный борец, не имеет даже постоянного гостевого билета.
Не был избран на съезд и Юрий Яновский. И он уже был автором известнейших своих книг, в том числе романа «Четыре сабли». И за то, что у меня был делегатский мандат, а у него не было, мне и теперь совестно. Правда, ошибка относительно Ю. Яновского частично была исправлена: в адрес санатория в Железноводске, где тогда он отдыхал, накануне открытия съезда прибыла телеграмма А. М. Горького — великий писатель просил Яновского быть гостем съезда, в качестве делегата он его пригласить не мог. Да, получилось так, что Горький обратил внимание на отсутствие Юрия Ивановича в списках делегатов, а мы, избиравшие их, не заметили.
Впрочем, пожалуй, нет ничего удивительного ни в том, что Горький пригласил Ю. Яновского, ни в том, что мы его не избрали. Ведь сам Горький, говоря о значении Первого съезда писателей, утверждал: оно состоит в том, что «разноплеменная, разноязычная литература всех наших республик выступает как единое целое перед лицом революционного пролетариата всех стран и перед лицом дружественных нам литератур всего мира». Единое целое — вот в чем заключалась главная цель. Единое — и как общая сила, и как содружество организованных групп, которое «не отрицало бы разнообразия, не стесняло наших творческих приемов и стремлений».
Создание единого целого, означавшее ликвидацию мелких организаций, в которых распылялись писательские силы, и не отрицавшее разнообразия, звучало в устах А. М. Горького как призыв к терпимости, вниманию к творческой личности писателя, то есть к свойственному только ему восприятию окружающего мира, а также и художественным средствам, с помощью которых он надеется лучше раскрыть мир.
В таком понимании задач Первого съезда писателей проявлялись свойственные А. М. Горькому широта представления о литературном процессе и постоянное внимание и уважение к писательской индивидуальности. И, пожалуй, именно потому, что Ю. Яновский отличался среди нас яркостью своего художественного своеобразия, Горький и обратил внимание на его отсутствие в списках делегатов.
Воинствующая нетерпимость была характерной для всех литературных организаций, ликвидированных знаменитым постановлением ЦК в апреле 1932 года. Рапповцы не считались с тем, что, скажем, среди «серапионовых братьев» были такие выдающиеся советские писатели, как К. Федин, Н. Тихонов, В. Каверин, а «серапионовы братья» не желали считаться с тем, что членами РАПП были Ал. Фадеев, Вс. Вишневский, Ю. Либединский. Точно так же и мы, украинские вуспповцы [1] , отрицательно относились к М. Бажану, Ю. Яновскому или Ю. Смоличу из-за того только, что они были членами ВАПЛИТЕ [2] . А те в свою очередь не признавали ни И. Кулика, ни И. Микитенко, хотя и не могли не понимать, что это выдающиеся писатели. «Интересы» групп считались более важными, чем справедливые оценки отдельных писателей.
1
ВУСПП — Всеукраинский Союз пролетарских писателей.
2
ВАПЛИТЕ — Вольная академия пролетарской литературы.