Мост над бездной

Тертлдав Гарри Норман

Теперь люди вокруг Ршавы уставились на вселенского патриарха с изумлением. Подобно большинству бюрократов, Камениат обычно не проявлял силу характера. И подобная вспышка эмоций поразила прихожан не хуже землетрясения. Вспомнив землетрясение, разрушившее Скопенцану, Ршава пожалел, что не смог подобрать иное сравнение, но сейчас ему было не до образности мыслей.

И ярость Камениата лишь приближалась к вершине. Он указал на выход.

— Убирайся! — крикнул он. — Убирайся, я сказал! Я запрещаю тебе входить с Собор до синода, который тебя приговорит, — и он приговорит!

Ршава подумал,

не проклясть ли ему патриарха насмерть прямо сейчас, в Соборе, — просто ради хаоса, который из-за этого начнется. Поразмыслив, он покачал головой. Зачем убивать Камениата, когда Ршава только что вынудил его пообещать, что синод будет созван? Если Камениат сейчас упадет замертво, новый патриарх займет его место лишь через несколько недель, а то и месяцев. А когда займет, то вовсе не обязательно сочтет, что связан обещаниями своего предшественника. И Ршаве придется думать, как принудить нового патриарха сделать то, что сейчас уже гарантировано.

И вместо того чтобы обречь Камениата на смерть, Ршава отвесил ему самый элегантный придворный поклон. Патриарх разинул рот, явно не понимая, как к такому относиться.

— Да будет все так, как вы сказали, пресвятой отец, — произнес Ршава. — Если вы боитесь направиться туда, куда может привести вас истина, пока вокруг вас не соберется синод… что ж, мне вас жаль, но это ваша привилегия. Я же считаю, что вы трус, но я могу и ошибаться.

Камениат покраснел еще сильнее. Ршава улыбнулся: он не думал, что такое возможно. Камениат настолько разгневался, что теперь мог лишь что-то неразборчиво бормотать. Предположив, что задеть патриарха еще сильнее он сможет, лишь уйдя быстро и спокойно, Ршава направился к выходу. Однако он сделал лишь несколько шагов, прежде чем кто-то из прихожан спросил его:

— Святейший отец, а в чем, по-вашему, ошибочны наши нынешние доктрины?

— После гражданской войны и катастрофы на севере я удивлен, что тебе понадобилось об этом спрашивать.

Мужчина нахмурился:

— Что вы имеете в виду?

— Примерно то, о чем ты подумал. Посмотри, каким стал мир, и ответ сам к тебе придет. И если ты честен перед собой, я полагаю, что это будет правильный ответ.

И он пошел дальше, оставив за спиной прихожанина-тугодума, уже начавшего спор с соседями. Но не успел Ршава далеко отойти, как другой человек задал ему почти такой же вопрос и получил почти такой же ответ. Однако там, где первый прихожанин сбился с толку и отказался следовать за мыслью прелата в единственное место, куда она могла привести, второй сразу сообразил, в чем тут суть. Он сделал вывод, но тот ему не понравился. Побледнев, мужчина воскликнул:

— Вы не можете иметь в виду такое!

— При всем моем уважении, господин, не только могу, но и имею, — ответил Ршава. — А теперь прошу меня извинить.

До выхода из Собора ему пришлось разговаривать еще дважды. Он не стал задерживаться и выяснять, поняли ли его те люди. В конечном счете, какая разница? Некоторые поймут, о чем он говорил, и перескажут эту идею так, что ее уяснят даже дураки. А сплетни и слухи распространяются быстрее лесного пожара.

Никто не последовал за ним к таверне, и это стало утешением. Интересно, долго

ли осталось ждать, пока Ршаву не начнут выслеживать, а потом в его окно полетят камни и другие, более мягкие, но вонючие предметы? И не факт, что это удовлетворит тех, кто с ним не согласен: они вполне могут поджечь и таверну, и комнаты над ней.

Поджигатели — безумцы, и это знают все. Пожары, наравне с землетрясениями, считались худшим несчастьем для любого города — но пожары случались гораздо чаще. В столице повсюду имелось столько источников открытого огня, что лишь чудом можно было назвать то, что пожары здесь вспыхивали редко. Когда огонь вырывался на волю, любой ветерок мог гнать его быстрее, чем люди успевали гасить. А если пожар начинался во время бури… Ршава содрогнулся. Тогда выгорали дотла целые районы города.

Разумеется, тех, кто устроит пожар для доказательства своих богословских взглядов, вряд ли станет волновать, что из-за этого сгорит городской квартал, если пепел Ршавы смешается с пеплом остальных погибших. Ршава оскалился. Если честно, он испытывал такие же чувства к тем, кто с ним не соглашался. Однако если он всех их сожжет, то кто останется, чтобы поклониться темному богу вместе с ним?

Когда он вошел в таверну, Лардис взглянул на него с недоумением.

— Что-то вы не очень-то счастливы, святой отец, — заметил трактирщик. — Не хотите кружечку вина, чтобы немного развеяться? — и, прежде чем Ршава ответил, Лардис добавил три слова, которые обычно из него нельзя было вырвать и под пыткой: — За счет заведения.

— Спасибо, — ответил Ршава. — Не знаю, поможет ли это, но вряд ли навредит.

Лардис нацедил в кружку вина.

— И все-таки что вас гложет? — спросил он и торопливо поднял руку. — Не хотите говорить, так и не надо. Иногда помогает, если выговоришься, но это ведь личное дело каждого.

— А я не прочь и рассказать.

И Ршава объяснил — примерно так же, как недавно в Соборе. Когда он смолк, трактирщик негромко присвистнул:

— Да-а, вы на мелочи не размениваетесь, верно? — Он помолчал, размышляя. При его профессии он видел немало мирского зла прямо под носом, у себя в таверне. — Когда начнешь об этом задумываться, то вроде получается гладко.

— Вот и мне так кажется, — отозвался Ршава. — Но у вселенского патриарха, сам понимаешь, другое мнение.

— Что ж, будь он проклят, вселенский патриарх! — весело заявил Лардис.

— Да, будь он проклят, — согласился Ршава. И внезапно залпом допил вино. Что он натворил? А натворил ли? Он не собирался проклинать патриарха, но важно ли здесь намерение? Так или иначе, вскоре он все узнает.

— Выкопать его кости! — добавил Лардис, наливая себе вина.

Это был традиционный призыв видессиан к бунту и мятежу. Чаще всего он был нацелен на автократора, но его мог услышать и любой из тех, кто придется не по нраву городской толпе.

— Выкопать его кости, — повторил Ршава. А не придется ли вскоре закапывать кости Камениата? И если придется, не свяжут ли его смерть с Ршавой? И не соберется ли на этой улице толпа, выкрикивающая: «Выкопать кости Ршавы!»? Впрочем, скоро он узнает и это. — Налей мне еще, — попросил Ршава, но теперь положил на стойку монету.