Мост Ватерлоо (сборник)

Петрушевская Людмила Стефановна

Деда не было слышно, только что-то глухо топало и стучало. Деда, видимо, били, но он молчал — рот, что ли, тоже заткнули. Дед-то был заядлый сердечник, толстый, тоже сырой пенсионер, работали с дедом последнее время по договору в «Утильсырье», чтобы перед пенсией заработок был повыше и чтобы помогать сыну, помогали, но не помогли. Деда устроил на эту работу бывший сосед (бабуля стала подниматься на колени), сосед по старой квартире, вечно ходил в куфайке, а работал в утиле, а потом купил себе «Жигули» и кооператив самый первый из старого дома, не стал ждать, когда их развалюху на Трифоновской выселят. Съехал в Медведково, а дедуля, после того как Гришу перевели в Семипалатинск и он уехал туда без семьи, зная по слухам, чем может обернуться дело (хоть это и секрет, но все в армии все понимают, как Гриша говорил, все дубы и все шумят), —

дедуля съездил к соседу в Медведково и попросился на последние годы поработать в «Утильсырье», сказал, что сына заслали на верную смерть и надо поддерживать его ребенка и жену. Володька-сосед хорошо относился к Гришеньке и один раз принес подарил беременной невестке книгу, видно, со свалки, читать можно ее было только в перчатках, а невестка брезгливая, щепетильная, даром что у такой матери росла, книгу хотела выкинуть, а Володька понял и сказал, что книга сейчас стоит дорого, а будет стоить еще дороже, и невестка смекнула, что подарок не простой, и пригласила Володьку выпить грамульку коньяка. Тут Володька сбегал за бутылкой к себе в темницу, как бабуля называла его комнату, и они посидели с Володькой, сами не пили, дед слизал ложечку коньяка, из-за сердца не мог. И Володька, довольный, что невестка, новое лицо в квартире, приняла его за человека (а все уже знали насчет кооператива, а «Жигули», вот они, красные, уже стояли у подъезда), — Володька стал хвастать и рассказывать сказки насчет заработков в «Утильсырье» и насчет того, что напарник принял от пионеров на сдаче металлолома серебряный самовар с медалями, весь погнутый, а он, Володька, нашел в ломе цветмета подсвечник, тоже серебро. И вот спустя года два дед взял бутылку и поехал к Володьке проситься на работу, мотор окончательно забарахлил у дедули, то есть сердце, и он больше не мог ездить по командировкам, перешел в инструктора, и резко снизилась зарплата, а сынок уже был инвалид и лежал в больнице какой месяц, и нужны были грецкие орехи, гранаты и черная икра, а невестка сидит с ребенком, внучка не ясельная, болеет. Володька попросил за это большие деньги, стервец, и устроил работать деда в заготхлам. Стали вдвоем зарабатывать, складывать в чулок, вот теперь все и кончилось, думала бабуля, стоя уже на коленях. Что она пыталась сделать — она пыталась открыть кран холодной воды, поддавая его головой, больной своей черепушкой. Кран поддавался туго, но все же струйка потекла, а потом и пошла хлестать. Бабуля той же обмотанной головой отвела хоботок крана наружу, на край ванны. Струя теперь лилась частично на пол, частично лилась в ванну, дело было сделано.

Бабуля стала пытаться встать в ванне на ноги. Маринка сумела забраться на стиральную машину и там мотала головенкой туда-сюда, чтобы освободиться от кляпа. Бабуля наконец поднялась в полный рост в ванной, но перешагнуть через борт уже не могла.

Ванна медленно наполнялась ледяной водичкой, ноги у бабули окоченели и ничего не чувствовали, особенно там, где накручено было полотенце.

Послышались шаги, кого-то, видно, дедулю, волокли под руки из большой комнаты в маленькую, где у них в шифоньере хранились облигации и сберкнижки, а также четыре золотых кольца впрок на Маринкину жизнь. Остальное, что скопили, дедуля держал в особом месте, в пустой ножке никелированной кровати, под отвинчивающимся шаром: бросал все вниз в ножку, как в трубу, и дело с концом. Внизу у ножки было колесико, и при надобности оно тоже отвинчивалось, но с трудом. Дед придумал это, чтобы спрятать от невестки, когда отношения стали очень плохие и после того, как он заплатил два раза за ремонт нижним соседям за невесткины потопы. Только бы нижние не законопатили все швы! Нижние даже присылали малярку к ним в ванную после своего ремонта, чтобы зашпаклевать трещину в полу и за ванной. И пришли и предупредили, ихний дед, что на следующий случай протечки, они, если им сразу не откроют, будут вызывать не просто слесаря, а с милицией, и оформлять дело на выселение из жилого фонда.

Бабуля сумела пока что сесть на край ванны и, опираясь спиной о стенку, стала поднимать свои чугунные ноги, чтобы перенести их на пол. Маришка то ли потеряла сознание — лежит крючком на машине, как безрукий червячок. Не задохнулась она? — лихорадочно подумала бабуля. Если у нижних все законопачено, вода будет подниматься долго, часть ведь заливается в ванну.

Бабуля изо всех сил подняла ноги, но не смогла перенести их. Тут раздался приглушенный крик, бабуля рванулась

и опрокинулась из ванны на пол, завалилась головой вниз, но как-то опрокинулась на Маринку. Получив неожиданный удар, Маринка глухо закричала и, видно, пришла в себя. Бабуля смогла перенести ноги на пол и встала. Воды было на полу уже порядочно, но Вероника все так же лихо барабанила по клавишам, и все так же издалека слышался раздраженный счет и крики ее матери.

Марина крутила головой, отчаянно пытаясь освободиться, дергала подбородком, и вдруг бабуля увидела, что полотенце у Маринки сползло и она открывает рот, чтобы завизжать.

— М-а, м-а, — запрещающе замычала бабуля в знак того, что не велит Маринке плакать. — М-а.

Девочка только громко, судорожно вздохнула.

Бабуля, в свою очередь, начала дергать подбородком и крутить головой. Намокшее полотенце, отяжелев, стало сползать. Неожиданно освободившись, бабуля в первый раз полной грудью вздохнула и стала шептать внучке первое, что нужно было сделать:

— Ты зубкими-то… зубкими… или сначала давай-ка я… Повернись спинкой… ай, зубы плохи у меня…

И бабка, у которой своих зубов осталось во рту всего пять штук (на улицу она надевала протез), стала выкусывать, мотая головой, тяжелый узел полотенца на Маринкиных связанных за спиной ручках… Уж ручки-то как былиночки… Сама Марийка тощая как глистиночка…

Руки были такие худенькие, что странно, как на них держалось толстое полотенце.

Первое, что пошептала бабушка внучке, это закрыть дверь на задвижку. Тихо-тихо. Освобожденными руками Маринка действовала плохо и щелкнула задвижкой очень громко, но в этот момент что-то грохнуло, и раздался слабый старческий вопль: «А! А! О!»

Это кричал дед, и его звериный вой был заглушён ударом. Все стихло.

— Мы с тобой вот в воскресенье поедем на участок, — шептала бабуля девочке, стараясь заслонить этими словами то, что произошло. — Снег посгребем от калитки… Снегу уже мало осталось… Приберемся в домике…

— Подох, — сказал голос.

— Давай этих… Бабка тоже знает, — отвечал другой. — Вскроем лохматый сейф-то…

Они загоготали. Из кухни послышался крик:

— Коньяк тут!

Это был не коньяк, а дедова настойка на грецком орехе, па перегородках, от давления. Шаги прогремели на кухню, наступила тишина.

Внизу смолкли звуки пианино, и очень отчетливо женский голос сказал:

— Ты, мразь, будешь сидеть здесь со мной безо всяких спокойных ночей до девяти вечера, поняла?

Ответом был тоскливый приглушенный плач и какие-то слова.

— Хорошо, учи Баха без меня, я уже не могу с тобой, гадина!

Пианино снова загудело.

«Значит, мыться они не будут», — подумала бабуля и зашептала:

— Мариночка, попробуй развяжи мне ручки-те, а? — Она повернулась к Маринке спиной, и слабые детские ноготки вцепились в тяжелый мокрый узел.

— Ты чо, — заорали в кухне, — ты чо, мне оставь, блин!

Грубо, раскатисто засмеялись.

— Да у них еще полно, хромой говорил, дед много приносил… бабка должна знать заначку… Мы внучкой займемся, бабка сразу пасть откроет. Надо было сразу.

Мариночка царапала, тянула ноготками и зубами изо всех сил. Бабуля почувствовала, как слабеет узел, стала дергать, возить за спиной затекшими, больными руками.

— Та-ак, — с оттяжкой сказал голос, и в ответ захрипел, глухо застонал дед. — Та-ак, ну показывай, падло, будем ща твоих баб (он грязно, длинно выругался).

— А-а, — закричал дед. — А-а! Не на-до!

Он, видимо, пытался что-то сказать, но не мог. И вдруг снизу, из нижней квартиры, из ванной, раздался очень ясный визг:

— Затопили! Опять, сволочи! Да что же это такое!

— Нина! — в ответ полным голосом закричала бабуля. — Звони в милицию! У нас мафия! Трое грабят! Звони! Милиция! Милиция! Нина! Сюда не ходи! Ноль два звони, срочно! Слышишь?

— Милиция! Будет тебе милиция! Вот сейчас будет! — доносился снизу панический голос. — Мало вам двести рублей, я из Москвы вас вышлю!

— Нина! Нина! Срочно милицию! У нас мафия! Воры! Мы тут связанные лежим в ванной!

— Я вам покажу! — кричала, не слыша, в полной истерике соседка. — Миша! Миша! Все! Вызывай милицию, пусть их отсюда… на хер…

К дверям ванной подскочили, открыли, дернули раз, другой, стали выламывать дверь.

Тогда бабуля громко сказала:

— Мы затопили водой нижний этаж, сюда сейчас придут соседи с милицией, у нее муж с оружием. Нина! Вы вызвали уже милицию?

И ответом был дикий крик: