Мост

Андрижески Дж. С.

Но даже тогда он постарался подавить горечь от этой мысли.

Честно говоря, он вообще старался об этом не думать. Он был истощён, ментально и физически, когда надел вайр на её шею и активировал переключатель, чтобы эта штука скользнула в отверстие у основания её позвоночника. Вайры не случайно вставлялись в те же отверстия, что и ошейники сдерживания видящих, обхватывая и душа те же нервные окончания, кости и плоть.

Ревик наблюдал за её лицом, когда вайры начали производить эффект.

Он наблюдал, как она ускользала в ту

менее замысловатую зону, как её глаза стекленели по-настоящему, когда она терялась в бело-золотом свете, наверняка возвращаясь к тому же чёртову океану, в котором он находил её всякий раз, когда искал её в Барьере.

Проблески чувств исходили от неё, когда она уходила, включая облегчение намного более сильное и интенсивное, чем всё то, что когда-либо вызывал в ней секс с ним.

Наблюдая за ней, Ревик ощутил, что вновь злится.

Он наблюдал, как она ловит кайф от вайров, и впервые испытал искушение присоединиться к ней. Он подумывал просто отправиться с ней туда, послать всё к черту и просто отключиться.

Конечно, это не единственная реакция, пронёсшаяся в его сознании.

Он также хотел содрать с неё вайр, встряхнуть её и наорать так, как сделал это, когда только пришёл в комнату. Он хотел сломать эту бл*дскую херовину и позволить ей паниковать из-за утраты. Он хотел разрушить то ощущение умиротворения, которое она чувствовала всякий раз, когда оставляла его позади — что угодно, лишь бы вывести её из этого обдолбанного удовлетворения, заставить её осознать, какую боль ему причинял тот факт, что в этой хрени она нуждалась сильнее, чем в нём.

Конечно, в итоге он ничего не сделал.

Он просто смотрел, как она уходит от него.

В итоге, без предупреждения и преамбул он тоже уснул обратно.

Когда он проснулся в следующий раз, она обвилась вокруг него, и на её лице всё ещё присутствовало безумно довольное выражение. Оно оставалось таким даже после того, как он убрал вайр. Она поцеловала его, и в этот раз в поцелуе было больше выражения привязанности, нежели боли.

Однако после того как она поцеловала его ещё несколько раз, боль вернулась.

В этот раз медленно, томительно, она снова соблазнила его, используя свои руки, губы и даже те структуры в его свете, пока он не потерял контроль.

Однако об этом он тоже не хотел думать.

Что бы они ни делали вместе, Ревик всё равно не чувствовал в этом её. Женщину, которую он хотел. Его жену. Он не видел её в этих бледно-зелёных глазах.

По правде говоря, когда она толкнула его в том подвальном тренажёрном зале с помощью телекинеза, он ощутил больше всего той Элли, которую он помнил.

Когда они наконец-то покинули комнату, снаружи двери стояли охранники.

Ревик едва взглянул на них, когда повёл Элли за руку вниз, дабы убедиться, что она поела, перед тем, как закончить приготовления и вывезти их всех в Нью-Йорк.

Он не мог смотреть в глаза другим.

Он заметил, что они как будто избегали его.

Кухня

практически опустела к тому моменту, когда они вошли — с ними остался только Джон, и даже он не смотрел на них в упор дольше одной-двух секунд. Он говорил ни о чём, просто болтал, заполняя тишину. Ревик даже не трудился отвечать на большую часть его слов, но Элли молча наблюдала за Джоном с серьёзным, пусть и всё ещё слегка обдолбанным выражением в её бледно-зелёных глазах.

Ревик не знал, какую часть той ночи или утра почувствовали другие видящие.

Он особенно не хотел думать, как много могли ощутить Джон и Мэйгар, учитывая связь между ними четверыми. Ревик не знал, может, другие только слышали, как он на неё орёт. Этого могло быть достаточно — слышать, как их командир слетает с катушек и орёт на женщину, которая ментально не в состоянии понять его, и уж тем более не может помочь ему справиться с этой утратой контроля.

Должно быть, они подумали, что он-таки окончательно рехнулся.

Должно быть, они подумали, что он сошёл с ума по-настоящему.

Он в особенности не хотел знать, в курсе ли они, что он сделал потом. Он не хотел рассматривать даже возможность того, что вся конструкция наблюдала, как он трахает психически недееспособную жену.

В данный момент он откровенно не желал это знать.

Убрав несколько прядей волос с её высоких скул, Ревик осознал, что снова плачет. В этот раз он заметил слёзы только тогда, когда перед глазами всё размылось. Не поднимая взгляд на остальную часть салона, он вытер лицо основанием ладони. Он не убирал пальцы другой руки от Элли, не переставал ласкать её кожу. Её ладони крепче сжали его ногу, но её глаза не открылись. Он наблюдал, как на её лице сменяются выражения от вайра, который она носила на шее, и невольно желал, чтобы всё это закончилось.

Он хотел, чтобы всё это закончилось.

Он не хотел делать это в одиночку.

Он никогда этого не хотел, но теперь всё изменилось, слишком изменилось, чтобы возвращаться в прошлое, к тем взглядам, которые были у него, когда он был моложе, и ему было знакомо лишь одиночество.

Он честно не был уверен, что он мог сделать это в одиночку, если бы даже захотел попытаться — а он не хотел пытаться. Он знал, что чрезвычайно эгоистично думать так, даже позволять своему разуму идти в таком направлении, учитывая, на чём он должен был сосредоточиться.

Ему было всё равно.

Его способность к самопожертвованию за долгие годы не раз проверялась на прочность. В последний месяц он осознал, что ему сложно притворяться, будто это всё ещё имеет для него значение.

Он останется, пока они не найдут их ребёнка.

Он останется, пока Касс не будет мертва.

Он останется, пока Менлим тоже не будет мёртв — на этот раз мёртв по-настоящему. Погибнет от его рук. Погибнет безо всяких вопросов, опровержений и без малейшей тени сомнений.