Мост

Ветер Ксения

Легче поверить в связь Пашки и дождя, чем в то, что она может подняться и слететь вниз из окна высотного дома – или не легче, и ощущение реальности плывет; расползающимся сознанием – и Артём спрашивает, как если бы действительно можно быть сделать что-то, что сделает её слова осуществимыми; возможными, как возможен Туман, способный тебя задушить.

– Летать, да? Покажи, как ты летаешь?

Ксюша фыркает, не отвечая, и отворачивается от него, вновь теряя интерес. Может, слова его прозвучали издевкой – конечно, прозвучали, и Артёму вдруг хочется извиниться за бестактность,

даже если не верит ей. Он не успевает обдумать это как следует – никогда не мнивший себя экспертом в общении с подростками; не успевает потому, что другой отвечает за девчонку – обволакивающий холодный голос, раздавшийся от двери.

Он тихий – весь, тембром, интонацией, тихий – но мурашки ползут по спине.

– Не стоит без нужды пользоваться своим даром.

***

– Добро пожаловать.

– Здравствуйте…

Артём как-то сразу понимает, что это Луис – обладатель странноватого имени, хотя нельзя назвать его столь уж поразительно необычным. Худощавый мужчина – старше их с Пашкой, но младше сорока пяти. Он выглядит усталым – но не до измождения, и под глазами круги – но не до черноты. Он одет в темные брюки и темную водолазку – простые, явно когда-то дорогие, уже не отглаженные, но еще выглядящие прилично – и по одежде его, как по нему всему, нельзя сказать ничего определенного.

Он стоит ровно, смотрит спокойно, и легкая улыбка коверкает его губы – словно вымученная через зубную боль. Артём заставляет себя улыбнуться в ответ и пожать протянутую ладонь. Касание легкое, сухое и прохладное – скорее приятное; никакое – и потом, спустя много, много дней Артём узнает – ни в коем случае не стоило касаться его руки.

– Прошу прощения за свой вид, сегодня мне не удалось поспать, – говорит он тем же тихим голосом, и, словно извиняясь, приподнимает брови. – Много звонков, много работы. Туман становится всё злее. Он забрал двоих на этой неделе и заразил еще одиннадцать по всему миру.

Пашка приходит с ним, и, не спрашивая, снова ставит чайник и заливает кипятком кружку растворимого кофе – хотя Артём бы спорил, что этот их Луис не пьёт растворимый. Он бы проиграл, и Луис принимает кофе с благодарной улыбкой, садится на край дивана, отпивает глоток и продолжает – как если бы приличия требовали объяснять ситуацию каждому новому гостю в квартире.

– Я звонил таким как мы в других городах, других странах. Туман поднимается всюду. Если так будет продолжаться, скоро его заметим не только мы. Тогда панику будет не остановить.

Артём растеряно смотрит на Пашку – потому что не уверен, ожидают ли от него ответа, и Луис тоже переводит на него взгляд. Он спрашивает мягко – вопреки угрозам, как говорят обычно с учениками.

– Как твоё расследование? Нашёл что-нибудь?

– Хорошая новость – лампа работает.

Пашка довольно ухмыляется, как будто лично её собрал, а заодно открыл все законы физики для начала. Он ставит лампу на журнальный столик перед ними, и Луис серьезно кивает и взвешивает её в руке – существенный вес и приятный, и лампа выглядит совсем обычным уличным обогревателем, а не

волшебным джедайским мечом из фильма – не тем, что спасает от зла.

– Плохая – Туман приходил за ним.

Пашка кивает на Артёма, и Ксюша встает и выходит из комнаты – без предупреждения. Никто не обращает на это внимания – видимо, причуды подростков мало кого волнуют в этой квартире, и Артём решает на всякий случай не оставаться с ней наедине, и ещё думает – сколько таких как он впервые оказывалось в этой квартире и сколько из них вышло, не ввязавшись в сумасшествие. Луис еще какое-то время спокойно рассматривает лампу, ставит обратно и отвечает Пашке – серьезно и ровно, оглашая ответственное задание к следующему уроку.

– Нам стоит усилить твои тренировки. Боюсь, твой дар станет необходим очень скоро.

Пашка цокает языком, передергивая плечами, но не спорит, а Луис не ждет ответа. Он чуть наклоняет голову – обращаясь к Артёму, отменными манерами снисходя до объяснения происходящего.

– Мы думали, Туман приходит только к тем, у кого есть дары. Он забирает наши жизни или заражает. Похоже на простуду, если не знать. Если не обращать внимания, ничего такого, что не бывает с холодами. Он пробирается в лёгкие, селится в костях, душит, изводит кашлем или опухолями или слабостью или апатией, чем угодно, пока дары не покинут тело. Пока мы не умрем.

Он говорит «мы» – о болезни, о смерти, не меняясь в лице и не повышая тона, и отпивает еще один долгий глоток кофе. Ему правда не мешало бы поспать, но он хмурится и произносит – с рассеянным упрямством, глядя мимо стены – как произносил, наверное, уже много, много часов.

– Мы должны успеть до того, как его заметят. Мы должны понять, как от него спастись.

Луис моргает, словно приходя в себя, трёт висок – морщась, как от прострелившей мигрени, и уже спустя секунду снова смотрит на Артёма с улыбкой.

– Чем же ты занимаешься, Артём?

– Я менеджер по продажам, – отвечает он, и под их взглядами вдруг чувствует себя нелепо.

Так, словно это он, а не они, занимается безумием – чем-то нереальным, не стоящим времени и жизни. Как будто всегда был выбор, очевидный – вот только ему никто не сказал.

– Менеджер по продажам, – повторяет Луис, спокойно и тихо. – Понятно.

В его голосе нет ни издёвки, ни снисходительности, ни интереса – ничего, что могло бы быть реакцией. Он хмурится, морщась – как от прострелившей мигрени, и потирает пальцами висок; не расспрашивает больше, не критикует, и от этого больше, чем от спора, Артёму почему-то хочется оправдаться.

– Моя жизнь не так плоха.

– Об этом ты мечтал всю жизнь? – Луис спрашивает безразлично, и сам же отвечает, словно есть единственный простой и правильный ответ. – Нет. Иначе бы за тобой не пришли.

– Возможно, у тебя тоже есть дар, – говорит Пашка прямо. – Поэтому я привёл тебя.

Артём подозревал – логичный вывод, но Луис почему-то не обнимает его, как члена безумной семейки, не учит призывать дождь или летать. Он пьет кофе и говорит, глядя на него и мимо – словно возможные обладатели даров не так уж ценятся среди своих.