Мост
Шрифт:
Она вошла к себе. «То, что я сейчас делаю, не очень красиво, — думал Карл. — Ах, черт побери, как некрасиво! Но ведь она не знает об этом, да и никто не знает!»
В груди у него бушевали самые противоречивые чувства. Он уже хотел было тихонько нырнуть обратно в постель, но любопытство взяло верх.
Ждать ему пришлось довольно долго. Девушка прилегла на кровать, взяла, не глядя, с ночного столика сигарету и спички и долго лежала так, глядя в потолок и медленно, глубоко затягиваясь. Казалось, этому конца не будет. Карл почувствовал, что его босые ноги совсем окоченели, и уже вторично
Но тут Барбара встала, сбросила белый халат на спинку стоявшего возле кровати стула и разделась. Он потерял ее на время из виду, но слышал, как она наливала воду в тазик, растиралась полотенцем и чистила зубы.
«Какие, в сущности, обычные звуки, — размышлял Хорбер, — ничего волнующего!» Потом он увидел, как она подошла к кровати, надела ночную рубашку, откинула одеяло и погасила свет. Но и в этом тоже не было ничего волнующего.
Абсолютно ничего.
И все же на следующий вечер Хорбер опять стоял у перегородки, подсматривал через отверстие и слышал, как колотится его сердце. Повторилось это и на третий и на четвертый день. Через неделю ежевечернее дежурство у перегородки уже прочно вошло в его распорядок дня. «Это моя тайна», — думал Хорбер. Тайна, которой он не поделился бы ни с кем. Даже на исповеди.
Однажды они целой компанией отправились на пляж и разлеглись на солнышке. Всеми овладела блаженная истома. Вдруг Форста осенило:
— Давайте полезем в воду, нырнем под перегородку и познакомимся с женским пляжем поближе.
Все в восторге. И Мутц, и Форст, и Хагер. Только Хорбер отмахивается.
— Бросьте, детки, то, что вы там увидите, только охоту отобьет, — произносит он тоном знатока и лениво переваливается на спину, жмурясь на солнце.
— Ну ладно, брось загибать, — возмущается Форст. — Ты просто скулишь, потому что тебе слабо переплыть на ту сторону.
Это верно. Хорбер плохо плавает и боится глубины.
Все хохочут.
И тогда у Хорбера, хвастунишки Хорбера, обещавшего учителю больше никогда не бахвалиться, опять получается «короткое замыкание».
— То, что вы там увидите, дети мои, я вижу каждый день, — произносит он небрежно. — Только крупным планом, как в кино!
О чем это он? Трое навострили уши. О пикантных книжках? Или картинках? Время от времени среди мальчиков ходят по рукам такие вещи. Правда, не часто, но все же… Кто-кто, а Форст-то знал, с какой стороны приняться за Хорбера, чтоб развязать ему язык.
— Ну, это ты загнул, Карл!
— Загнул? — вспыхивает Хорбер. — Возьми свои слова обратно, слышишь? А то получишь по физиономии!
Но Форст не унимается.
— Докажи, Хорбер, — язвительно тянет он, — мы ведь тоже не прочь взглянуть, что у тебя там такое. А загибать каждый умеет!
И Хорбер, вновь распалившись и не соображая, что делает, брякнул:
— Да пожалуйста! Если угодно, приходите сегодня в восемь вечера ко мне. Собрались, мол, сыграть в скат. Ясно?
Вечером они встречаются в комнатке Хорбера, Хагер принес колоду карт. На маленьком круглом столике посреди комнаты тускло светится ночничок. Между стеной и столом — ширма.
— Послушай, включи-ка нормальное освещение! — требует Мутц, как только они входят.
— Светлее нельзя, — шепчет Хорбер
Совесть у него нечиста, и в глубине души он побаивается. Побаивается, что свет все-таки проникнет сквозь отверстие в соседнюю комнату. Но старается держаться бодро.
— Ребята, сейчас мы сядем за карты. По моему сигналу каждый из вас повторит вслед за мной все, что я покажу. Но говорить можно только о картах, и ни о чем другом. Ясно?
Они уселись за стол и начали играть. Их было четверо, поэтому каждому поочередно приходилось пасовать. Спустя некоторое время они услыхали, что кто-то поднимается по лестнице, и Хорбер сказал:
— Теперь я сыграю соло.
Он положил карты на стол, на цыпочках подкрался к стене и заглянул в отверстие. Потом высунулся из-за ширмы и знаком подозвал Хагера. Тот надолго прилип к отверстию. Наконец Хорбер потянул его за рукав:
— Дай сыграть и другому, Хагер.
Форст лишь взглянул в отверстие, обернулся к сидящим за столом и многозначительно подмигнул. Потом отошел от стены и присоединился к остальным:
— Ого, Хорбер! Заходишь сразу с козырей! — и цинично ухмыльнулся.
Наконец очередь дошла до Мутца. Он всем телом прильнул к стене. «Красивая какая! — подумал он. — Сколько в ней прелести!»
Но потом его вдруг охватила острая жалость к девушке, и он резко обернулся:
— Хорбер, это просто подло! Гадко и подло! Этого я от тебя не ожидал!
Хорбер испуганно приложил палец к губам и подмигнул Мутцу.
— Не бойся, Хорбер, — сказал Мутц. — Я не стану портить тебе игру. Но ты не заставишь меня участвовать в ней!
Мутц схватил пальто со спинки кровати и вышел из комнаты, хлопнув изо всей силы дверью.
— Не горюй, Хорбер, — утешал его Форст, — из него никогда не выйдет настоящего игрока! Хагер, — толкнул он того локтем, — тебе сдавать!
Но Хагеру тоже расхотелось играть. Правда, он считал, что Мутц хватил через край и вел себя, как маменькин сынок. Но в чем-то Мутц был прав, и это Хагер сознавал.
Ему было совестно перед красивой смуглой девушкой, находившейся там, за перегородкой, хотя она и не подозревала о его существовании. Настроение упало. Вскоре ушел и Форст.
В конце концов Хорбер остался в комнате один. Он готов был провалиться сквозь землю от досады. Опять сел в лужу из-за своего проклятого бахвальства! Теперь его тайна известна другим, и вдобавок на него разозлился Альберт Мутц, чьей дружбой он особенно дорожил. Но на следующее утро Мутц был приветлив, как всегда, и Хорбер решил еще раз заговорить с ним обо всем происшедшем.
— Не сердись на меня, Альберт, я ведь не хотел никого обидеть!
— Знаю, — мягко возразил Мутц. — А если бы не знал, дал бы тебе вчера как следует. Я сержусь на тебя не за дырку в стене. Меня возмущает то, что ты этим хвастал. Ведь это подло, понимаешь? Подло и то, что все мы об этом знаем, а она нет. И что сегодня вечером ты опять прилипнешь к этой дырке, и завтра тоже, и что она каждый вечер невольно участвует в этом свинстве, доверяя своим четырем стенам, в которых чувствует себя дома и в безопасности. Понял теперь, что к чему, трепло несчастное?