Моторы заглушили на Эльбе
Шрифт:
Я посоветовал рассказать солдатам и сержантам стрелковых частей о маневре самоходки при смене огневой позиции, о боевых возможностях САУ и задачах, которые они решают при поддержке стрелковых подразделений.
— Почту регулярно получаете?
— Тут, товарищ майор, у нас полный порядок, — загадочно улыбаясь, промолвил Игорь Сытытов.
— Наша Тося-почтальон просто молодец, — поддержал его Гавриил Иванович Новожилов, батарейный парторг. — Где бы ни была батарея, все равно найдет нас и вручит газеты, письма. А стоит ей задержаться на некоторое время, и уже слышишь со всех сторон: «Где-то наша
— Больше, нежели повара Сидорова с обедом, ждем Тосю! — вступил в разговор Тавенко.
— Может, Петр, тебе это только кажется? — обронил Сытытов.
Бойцы вокруг заулыбались.
— Тут романом пахнет, — не унимался Сытытов. — Наш Петро к ней и так, и эдак, а она ему газетку в зубы — и была такова. Хоть вы на нее повлияйте, товарищ майор, а то ведь жалко смотреть, как человек от любви мучается.
Тавенко, поняв, что разговор начинает приобретать нежелательный для него самого оборот, бросал на Сытытова недовольные взгляды. Наконец не выдержал:
— Товарищ называется… Я жене просил тебя быть моим дипломатическим представителем.
— Не серчайте, Тавенко, — вступился я за сержанта. — От любви никто не застрахован…
Решив перевести разговор на другую тему, я сообщил бойцам, что на днях к нам приезжает фронтовая бригада артистов, в том числе Юрий Тимошенко и Ефим Березин, полюбившиеся фронтовикам за острую сатиру, что метко била по врагу, за сочный юмор.
Весть эта мгновенно облетела подразделения. В лесу подыскали удобную поляну, оборудовали ее под «зрительный зал», на деревья повесили одеяла, отгородив «гримерную» артистов.
И вот наступил долгожданный день. На импровизированную сцену вышел конферансье. «Зал» притих. Концерт начался. Звучали песни: фронтовые, лирические, шуточные. От танца «Веселые кочегары» — пыль столбом. Но пыль зрителям не в диковинку, и они награждают танцоров громкими аплодисментами.
Особый успех имели Юрий Тимошенко и Ефим Березин.
— Выступают повар Галкин и банщик Мочалкин, — объявил конферансье.
С этой минуты взрывы хохота, одобрительные аплодисменты не смолкали. Уходили бойцы с концерта, словно с большого праздника, — веселые, оживленные. Чувствовалось, что полученного заряда бодрости хватит надолго.
На следующий день заместители и помощники командира, офицеры управления встречали нового командира полка. Когда подъехал «виллис», все вышли навстречу. Из машины вышел коренастый, крепко сбитый майор и твердой походкой направился к нам навстречу. Приняв рапорт Андреева, он поздоровался со всеми, представился: «Михаил Иванович Колобов».
Знакомясь с офицерами штаба и политработниками, комполка держался просто и непринужденно, охотно откликался на шутку, откровенно высказанную мысль. Новый командир быстро расположил к себе офицеров.
— Завтра, — сказал Колобов, — к нам приезжает командующий бронетанковыми и механизированными войсками 69-й армии полковник Тихончук. Он познакомится с личным составом и вручит правительственные награды.
…На большой поляне, поросшей густой травой и окруженной могучими соснами, построили полк. Вынесли Боевое Знамя. На столе перед строем — коробочки с орденами и медалями, орденские книжки, выписки из приказов о награждении. Приняв рапорт Колобова, полковник С. А. Тихончук
— Капитан Настыченко…
— Лейтенант Мурашов…
— Лейтенант Куницкий…
— Младший лейтенант Давыдов…
— Младший лейтенант Марычев…
— Сержант Мальцев…
Четким строевым шагом подходили к полковнику офицеры, сержанты, солдаты, получали ордена и медали, громко и взволнованно отвечали: «Служу Советскому Союзу!»
Обращаясь к застывшим в строю самоходчикам, полковник Тихончук призвал брать пример с награжденных.
— Внимательно изучайте опыт прошлых боев, — сказал он. — Учитывайте как плюсы, так и минусы. Собирайте по крупицам все новое, что имеется в боевом применении самоходной артиллерии, и смелее внедряйте в практику. В скором времени все это пригодится.
После построения был обед. У солдатского котла собрались бойцы и командиры. Аромат свежесваренных щей распространялся вокруг, перебивая запахи хвойного леса, цветов, трав. Сидоров постарался не ударить лицом в грязь — проявил все свое поварское мастерство.
Комсорг полка Мурашов объявил, что вечером в «клубе» (так теперь именовали площадку, где недавно выступал ансамбль) состоятся танцы под баян.
На поляне танцы — в разгаре. Пришли все свободные от дежурства бойцы и офицеры. Из тылового эшелона пожаловали в гости медсестры, связистки, шоферы, ремонтники. Кружатся пары. И словно нет дела танцующим до того, что вдруг ахнет где-то неподалеку вражеский снаряд или в ответ на это «приветствие» рявкнет наше орудие, заглушая на время звуки баяна. А баянист знай выводит свое: он весь во власти мелодии старинного вальса. Да, но где же он сам? Виден стул, на нем баян, а над баяном — чубчик и пара черных глазенок. Вот и все.
— Кто играет?
— Генка, — отвечает мне Пузанов. — У нас их двое. Этот играет, а его товарищ, тезка, поет. Различишь их разве только по цвету волос: баянист — черненький, певец — беленький.
Генка Назаров, тот, что играет, в ремонтном взводе, а Генка Сапухин дяде Косте, повару, в тылу помощником. Бедовые ребята, и солдаты их любят.
После танцев мы с Пузановым подошли к баянисту, поблагодарили за музыку. Я спросил мальчугана, где его родители, как попал на фронт.
— Отца расстреляли немцы, он партизанил, а мама с голоду умерла, — поведал о своей горькой судьбе Генка. — Бродил по деревням, пока не пришли наши солдаты и не взяли с собой. Вот баян подарили, — уже веселее сказал он. — Играл у гвардейцев, теперь у вас.
— А как же ты оставил гвардейцев, своих спасителей?
— Они сами посоветовали перейти к вам. Мне было жалко их, но они говорили: иди, Генка, к самоходчикам, там тоже свои ребята, они сделают из тебя шофера.
— Рановато тебе на шофера.
— Ничего. Пока я ремонтник. Но шофером все равно стану! — решительно заявил Генка.
Возвращались мы с Пузановым из «клуба» молча. Каждый думал о своем.
Михаил Павлович ушел, а я еще прошелся вдоль землянок, где размещались бойцы. Спать не хотелось. Ежедневная круговерть дел оставляла немного минут для того, чтобы мысленно остаться наедине с Людмилой, вспомнить о встречах. В последнее время я все чаще с тревогой думал: как она там? Выручали письма.