Мотылёк
Шрифт:
Шум пенных валов не способен заглушить резкий многоголосый крик водоплавающих охотников. Хлюп! Хлюп! Задержка. Хлюп! Еще продвинулся на два-три метра. Плюх! Все – сел на мель. Не хватает глубины, чтобы двигаться к берегу. Судя по солнцу, уже два часа пополудни. С момента отплытия прошло сорок часов. Это было позавчера, в десять вечера, спустя два часа после начала отлива. Значит, отсчитали седьмой прилив, и то, что я на мели, вполне нормально: закончился отлив. В три часа начнется новый подъем воды. К вечеру я уже буду в лесу. Сейчас проверим цепь, чтобы не сорвало с мешков в самый опасный момент, когда валы понесутся над головой, а глубина еще будет недостаточной, чтобы сдвинуть плот с места. Два или три часа придется подождать, перед тем как снова оказаться на плаву.
Сильвен в каких-то ста метрах справа
Сильвен поворачивается в мою сторону, смотрит и делает знаки, смысл которых до меня не доходит. Я же широко размахиваю руками, как бы желая сказать: «Не двигайся! Не уходи от плота! Тебе не добраться до леса!» Он сейчас стоит за мешками, и я не могу прикинуть, близко ли, далеко ли он от своего плота. Сначала мне показалось, что близко, и стоит только упасть плашмя, как можно за него зацепиться.
И вдруг я понял: Сильвен отошел достаточно далеко, его засосало, и он не в состоянии сдвинуться с места, чтобы вернуться к плоту. До меня донесся его крик. Я лег на мешки пластом, вогнал руки в грязь и принялся грести что было силы. Мешки сдвинулись с мертвой точки, и мне удалось проскользить на них по жиже более двадцати метров. Поднявшись на ноги, я увидел, что плот Сильвена больше уже не заслоняет обзор. Душераздирающая картина предстала передо мной: мой друг, мой дорогой брат и напарник стоял в грязи по пояс, и от плота его отделяло более десяти метров. Чувство ужаса вернуло мне голос, и я закричал: «Сильвен! Сильвен! Не двигайся! Ложись на живот! Если можешь, освободи ноги!» Ветер донес до него мои слова, он их услышал и в знак согласия кивнул. Я снова ничком бросился на плот и принялся взрывать грязь перед собой, заставляя мешки скользить вперед. Ярость придала мне сверхчеловеческие силы, и я продвигался к Сильвену довольно быстро, проделав таким образом еще метров тридцать. Правда, на это ушло больше часа, но до Сильвена было уже совсем близко – каких-то метров пятьдесят-шестьдесят. Я стал плохо различать, что творится вокруг.
Я сел. Руки, лицо и все тело были заляпаны липкой жижей. Попробовал вытереть левый глаз – брызги соленой воды вызвали сильную резь, глаз щипало, и я не мог им смотреть. От боли заслезился и правый, и это тоже сильно мешало. Наконец я увидел Сильвена. Он уже не лежал, а стоял по самую грудь в грязевой ванне.
Прокатилась первая волна. Буквально совершив прыжок через меня, она рассыпалась поодаль и стихла, смочив пеной грязевую чашу. Я даже не тронулся с места. Волна прошлась и по Сильвену, продолжавшему стоять в прежней позе. Мелькнула мысль: «Чем больше пронесется волн, тем жиже будет грязь. Надо во что бы то ни стало скорее добраться до него».
Меня охватила дикая ярость, какая бывает у животного, выводку которого грозит гибель. Словно мать, стремящаяся вырвать своего ребенка из опасности, бросился я на помощь своему другу и стал грести и разгребать, грести и разгребать липкий ил, чтобы побыстрей добраться до Сильвена. Он смотрит на меня без слов, не делая никаких движений, широко открытые глаза глядят прямо на меня, а мои – застыли на нем. Только не лишиться этого взгляда, не потерять из виду! Гребу, не обращая внимания, куда и как погружаются мои руки. Подался вперед совсем немного. Две набежавшие волны захлестнули меня с головой. Ил разжижился и превратился в текучую массу – продвигаться стало труднее, ход замедлился. Теперь он гораздо тише, чем час назад. Большой вал навалился сзади,
Я снова распластался на мешках и воткнул руки в грязь – теперь уже не грязь, а просто жидкое месиво. Наши глаза словно прикованы друг к другу. Сильвен покачал головой, как бы говоря, что все бесполезно и не надо тратить усилий. Но я не сдаюсь и продолжаю свое дело. До него оставалось не более тридцати метров, как вдруг огромный вал обрушился на меня всей своей водяной массой, чуть не сорвав с плота и отбросив вперед на шесть или пять метров.
Вал проскочил, и я огляделся. Сильвен исчез. Поверхность грязевой ванны под тонким слоем пенистой воды была совершенно гладкой. Даже рука моего бедного друга не поднялась над ней, чтобы послать мне последнее прощай. Моя реакция на случившееся была совершенно скотской и отвратительной. Инстинкт самосохранения заставил меня преступить границы всякого приличия: «Ты жив! Жив! Но ты остался один! А в джунглях без поддержки друга не так-то легко будет продолжить побег. Он может сорваться».
Волна хлестко ударила в спину, приведя меня в чувство и призвав к порядку. Она согнула меня вдвое; сила удара была такова, что дыхание сбилось, и я в течение некоторого времени не мог очухаться. Плот продвинулся еще на несколько метров, и только тогда я заметил, что волна добежала до берега и замерла в деревьях. Вот тут-то я и разрыдался, оплакивая Сильвена: «Мы были уже так близко, если бы ты только не двигался! Меньше трехсот метров до деревьев! Ну зачем?! Скажи мне, зачем ты совершил эту глупость? И почему тебе пришло в голову, что сухая корка достаточно тверда и прочна, чтобы добраться по ней пешком до берега? Солнце? Отражение? Кто знает? Ты не мог больше вынести, да? Скажи мне, почему такой обстоятельный человек, как ты, не мог посидеть еще несколько часов в этом пекле?»
Валы с громовым треском беспрерывно следовали один за другим. Они стали теснее и выше. Набегая друг на друга, они каждый раз окатывают меня с ног до головы, приближая плот к зарослям, но пока еще не отрывая его от грязевой чаши. К пяти часам катящиеся валы превратились в обычные волны. Они оторвали меня наконец от мели, и я поплыл. Чувствуя под собой глубину, волны не производят почти никакого шума. Громовой треск прекратился. Плот Сильвена уже вошел в буш.
Меня слегка тряхнуло, и мой плот остановился метрах в двадцати от девственного леса. Когда волна схлынула, я снова оказался на грязной мели. Но я решил не слезать с мешков до тех пор, пока не ухвачусь руками за ветку дерева или лиану. Двадцать метров! Прошло еще больше часа, прежде чем подо мной образовалась достаточная глубина. Плот приподняло и понесло прямо к зарослям. Шумная волна буквально швырнула меня под деревья. Я отвинтил гайку и снял цепь. Но решил цепь не выбрасывать – авось еще пригодится.
В буше
Чтобы успеть до захода солнца, я, не мешкая, углубился в лес, продвигаясь где вплавь, где на ногах, поскольку местами здесь тоже топь и может засосать. Вода далеко проникла в заросли, и я еще не добрался до сухой земли, когда наступила ночь. Сильно пахнет гниющими растениями – хоть нос затыкай. Вонючий газ выделяется в изобилии, он ест глаза. Ноги путаются в стеблях, накрутилось много травы и листьев. Приходится еще и толкать перед собой плот. Каждый шаг я делаю осторожно, сначала пробуя, как держит почва под водой, и, только убедившись, что она не проваливается, иду дальше.
Первую ночь я провел на большом упавшем дереве. Каких только тварей не ползало по мне! Все тело горело, болели ушибы и ссадины. Надел свитер, подтянув перед этим плот к дереву и закрепив его обоими концами на стволе. Вся моя жизнь сейчас в мешках: стоит только вскрыть орехи – и пища готова. На орехах можно продержаться. К правому запястью привязал тесак. Устало растянулся в развилке дерева, образованной двумя ветвями, которые приготовили для меня большую нишу, где я устроился и заснул, ни о чем не думая. Нет, может быть, пробормотал раза два или три: «Бедный Сильвен», прежде чем провалиться, как в яму.