Мотылёк
Шрифт:
Меня разбудили крики птиц. Солнечные лучи стелились по земле, светя издалека, из-за деревьев. Должно быть, семь или восемь часов утра. Вокруг много воды, значит идет прилив. Пожалуй, это конец десятого по счету.
Уже шестьдесят часов, как я рванул с острова Дьявола. Не могу представить, далеко ли отошел от моря. Во всяком случае, как только спадет вода, надо вернуться на берег, чтобы обсушиться и погреться на солнце. У меня кончилась вся пресная вода. Осталось три горсти ореховой мякоти, которой я полакомился с большим удовольствием. Частью мякоти я протер обожженные солнцем места, ореховое масло успокоило боль. Затем выкурил две сигареты. Вспомнил о Сильвене, на этот раз без всякого эгоизма. Может, мне следовало бежать одному и не втягивать
Надежно заклинив мешки в развилке, я вытащил сначала один орех. Всего мне удалось расколоть два ореха. И вот каким образом: повернувшись к дереву спиной я стал что было силы колотить орехи прямо о ствол между ног, пока не треснула скорлупа. Получилось лучше, чем тесаком. Я съел один орех полностью и запил сладким-пресладким соком, которого в орехе оставалось совсем немного. Отлив закончился быстро, вода спала; плотная грязь держала хорошо, когда я отправился к берегу моря.
Ярко светит солнце. И море сегодня красоты необыкновенной. Долго смотрю на то место, где предположительно исчез Сильвен. Обмылся морской водой, которая собралась в ложбинке. Обсушился. Вскоре высохла и одежда. Выкурил сигарету. Бросив последний взгляд на могилу друга, я возвратился в лес, шагая на этот раз без всякого труда. Взвалив плот на плечо, я медленно двинулся вперед сквозь заросли. Через два часа я наконец-то выбрался на сухой участок земли, который никогда не затоплялся. На стволах деревьев никаких признаков, что сюда могли добираться приливы. Здесь я решил устроить привал и сутки отдохнуть. Потихоньку буду колоть орехи и складывать в мешочек, чтобы всегда иметь пищу под рукой. Можно было бы развести костер, но я подумал, что лучше этого не делать.
Прошел день и прошла ночь без всяких приключений. Птичий гам разбудил меня на восходе солнца. Доколол орехи и с небольшой поклажей через плечо отправился на восток.
К трем часам пополудни вышел на тропинку. Ею, должно быть, пользуются сборщики балаты (натурального каучука), лесорубы в поисках делянок или даже старатели. Тропинка прямая и чистая – не валяется ни ветки, ни сучка. Похоже, ходят по ней часто. То тут, то там встречаются отпечатки копыт осла или неподкованного мула. В засохшей грязи видны следы человека, особенно заметна вдавленность от большого пальца. Шел, пока не наступила ночь. На ходу жевал орехи, они заглушали голод и в то же время утоляли жажду. Хорошо разжеванные, обильно смоченные слюной и собственным маслом, орехи представляют собой отличную мазь. Несколько раз я натирал ею губы, нос и щеки. Глаза слезятся, слипаются от гноя. Промываю их пресной водой, как только представляется возможность. В мешочке, кроме орехов, лежит герметичная коробка, в которой имеется кусок мыла, бритвенный станок, дюжина лезвий и кисточка для бритья. После морского плавания все осталось в целости и сохранности.
Иду по тропинке с тесаком в руке, однако в дело его пускать не приходится, поскольку путь свободен и никаких препятствий нет. Про себя отметил: на деревьях по обеим сторонам тропки виднеются почти свежие срезы веток. Ходит, ходит здесь народ, надо держаться осторожней.
Здешний буш совсем не тот, что встретился мне во время первого побега из Сен-Лоран-дю-Марони: двухэтажный и не такой густой, как на Марони. Первый уровень – подлесок высотой около пяти-шести метров, а второй – уже верхний свод, отстоящий от земли метров на двадцать и выше. Справа от тропинки еще день, а слева уже почти темно.
Продвигаюсь быстро. Иной раз пересекаю открытые места – участки, выжженные лесным пожаром, результат деятельности человека или удара молнии. Сверяю свой путь по солнечным лучам. Угол падения говорит о том, что до захода солнца осталось совсем немного. Я иду на восток. Там должны быть негритянская деревня Куру и лагерь для заключенных с тем же
Вот-вот опустится ночь, а ночью идти нельзя. Надо зайти в лес подальше и отыскать уголок для ночлега.
Углубившись в буш метров на тридцать от тропинки, я устроил себе ложе из гладких широких листьев, которые срубил тесаком с дерева, напоминавшего банановое. Листьями же я и укрылся. Получилась сухая и удобная постель. Похоже, дождя не будет, – значит, ночь скоротаю. Выкурил две сигареты.
Особой усталости не чувствуется. Благодаря кокосовым орехам, я вполне сыт, но во рту пересохло и почти не выделяется слюна.
Началась вторая часть побега, и вот уже третью ночь я провожу на Большой земле без всяких неприятных происшествий.
Ах! Если бы рядом был Сильвен! Но нет со мной моего брата, и ничего не поделаешь. А нуждался ли ты в своей жизни в чьей-либо помощи и поддержке? Капитан ты или солдат? Не дури, Папийон. Потеря друга – это вполне понятное горе. Ты остался в буше один, но не стал от этого слабее. Далеко позади лежат острова Руаяль, Сен-Жозеф, остров Дьявола – прошло шесть дней, как ты их покинул. Куру, должно быть, оповестили. Сначала предупредили багров из лагеря лесорубов, а потом – черных из деревни. Там еще должен быть пост жандармерии. Благоразумно ли идти к деревне? Я ничего не знаю об этой местности. Лагерь расположен где-то между деревней и рекой. Вот и все, что мне известно о Куру.
Еще на Руаяле я решил перехватить первого встречного, чтобы заставить его довести меня до Инини, лагеря для китайских заключенных, в котором сидит Квик-Квик, брат Чана. Зачем менять план? Если на Дьяволе думают, что мы утонули, тогда бояться нечего. А если нет, если они убеждены в том, что это побег, тогда Куру представляет большую опасность. А раз лагерь лесорубов, то наверняка там козлов-арабов до черта, этих ищеек, в любую секунду готовых устроить охоту на человека. Берегись, Папи! Не делай ошибок! Не попадись на мякине! Хорошенько присмотрись к встречному, кто бы он ни был, и только потом открывайся. Вывод: по тропке идти нельзя – только по бушу, параллельно дороге. Ты сегодня уже совершил грубейшую ошибку, когда несся по тропке как очумелый, с тесаком в руке. Грозное оружие – что и говорить! И все это не от безумия, а от дурости! Итак, завтра пойдешь по бушу.
Я проснулся рано, разбуженный криком птиц и животных, приветствовавших восход солнца. В общем, поднялся вместе с джунглями. Для меня начинался новый день. Проглотил горсть ореховой мякоти. Смазал лицо и отправился в путь.
Иду рядом с тропинкой, скрываясь от посторонних глаз. Продвигаюсь с трудом. Ветки деревьев и лианы не так густы, но, чтобы протиснуться вперед, их приходится раздвигать. Хорошо, что свернул с тропинки, – очень скоро услышал насвистывание. Тропка метров на пятьдесят идет прямо, но свистуна я пока не вижу. А вот и он. Черный-пречерный негр. В правой руке ружье, а на плече поклажа. Рубашка цвета хаки, шорты, идет босиком, наклонив голову, не отрывая глаз от земли. Спина согнулась под тяжелой ношей.
Я спрятался за большое дерево. Открыв нож, я замер у самой тропинки, дожидаясь, когда он со мной поравняется. Вот негр прошел мимо дерева, и в ту же секунду я бросился на него. Правой рукой я схватил его за руку, в которой он нес ружье, и вывернул ее – ружье упало.
– Не убивайте меня! Сжальтесь, ради бога!
Негр продолжает стоять с приставленным к горлу ножом. Наклонившись, я поднял ружье – старенькое ружьишко, которое, несомненно, было набито порохом и дробью по самое дуло. Я взвел курок и, отступив шага на два, сказал:
– Бросай поклажу. И не вздумай бежать. Убью, как падаль.
Перепуганный черный повиновался. Затем он посмотрел на меня:
– Вы беглый?
– Да.
– Чего вы хотите? Берите все, что у меня есть. Но только не убивайте. У меня пятеро детей. Прошу вас, сжальтесь, не убивайте меня.
– Замолчи. Как тебя зовут?
– Жан.
– Куда идешь?
– Несу продукты и лекарство своим братьям. Их двое. Они рубят лес.
– Откуда идешь?