Мотылёк

Шарьер Анри

Мне показалось, что я нащупал слабое место в этой системе. У каждой будки в четырех углах настенного манежа на бечевке свисала жестяная банка. Когда часовому хотелось выпить кофе, он подзывал разносчика, который вливал в нее две или три чашки напитка. Часовому оставалось только поднять банку наверх. В дальнем правом углу будка напоминала башню с некоторым выступом и нависанием в сторону двора. Мне подумалось, что если бы удалось сделать кошку приличного размера да привязать к ней хорошую веревку, то можно было бы легко зацепиться за выступ. За несколько секунд можно перелезть через стену и оказаться на улице. Единственная задача – нейтрализовать часового. Но как?

Я вижу, как он встал и сделал несколько шагов. Впечатление

такое, что его доняла жара и он с трудом борется со сном. Боже праведный! Так ему следует помочь уснуть. Сначала надо сделать веревку и подыскать хороший крюк. А уж затем надо будет одурачить этого типа и не упустить свой шанс. Через два дня семиметровая веревка была готова. Ее мы сплели из прочных полотняных рубашек преимущественно защитного цвета. Рубашки искали где только могли. Крюк тоже подвернулся под руку. Это была скоба, удерживавшая металлический навес, защищающий двери камер от дождя. Жозеф Дега принес мне пузырек с очень сильным снотворным. В предписании было сказано, что следует принимать не более десяти капель за один прием. В пузырьке снотворного оказалось не менее шести столовых ложек. Раз за разом я стал предлагать часовому кофе. И он вскоре к этому привык. Часовой спускал мне банку на бечевке, и я постоянно вливал туда три чашки. Приняв во внимание, что все колумбийцы любят спиртные напитки и что снотворные капли по вкусу напоминают анисовые, я заказал себе бутылку анисовой водки.

И вот я говорю ему:

– Хочешь кофе по-французски?

– А что это такое?

– С анисовой водкой.

– Давай. Сначала попробую.

Уже несколько часовых попробовали мой кофе с анисовой водкой, и теперь, когда я им предлагаю чашечку-другую, они говорят:

– По-французски!

– Пожалуйста!

Плюх – и в чашку доливается анисовая.

Приближался час «Ч». Полдень. Суббота. Изнуряющая жара валила с ног. Мои друзья понимали, что предложенный способ бежать мог оказаться успешным для одного. Двое вряд ли проскочат одновременно. Однако один колумбиец с арабским именем Али решился последовать за мной. Я согласился. Таким образом с остальных французов снималось подозрение в соучастии, и последующее наказание рисовалось менее вероятным. С другой стороны, мне нельзя маячить перед часовым с припрятанной веревкой и крюком: у него будет достаточно времени хорошенько разглядеть меня и в чем-то заподозрить, когда я буду предлагать ему кофе. Мы рассчитывали, что снотворное свалит часового через пять минут.

До часа «Ч» ровно пять минут. Я окликнул часового:

– Кофе?

– Да.

– Как всегда?

– Да, по-французски. Он лучше.

– Момент. Сейчас принесу.

Я сказал разносчику:

– Две чашки.

В жестяную банку уже влит полный пузырек снотворных капель. Лошадиная доза наверняка свалит часового с ног. Подошел к стене. Он видит, что я добавляю к кофе анисовой водки, но совсем немного.

– Тебе покрепче?

– Да.

Тогда я расщедрился и плеснул в банку от всей души. Он тут же поднял ее наверх.

Прошло пять минут. Десять, пятнадцать и двадцать! А он все не спит. Более того, даже не присел, а стал расхаживать взад и вперед с винтовкой наперевес. Столько выпил – и хоть бы хны! В час дня произойдет смена караула.

Я чувствовал себя как на иголках, наблюдая за движением часового. Было такое впечатление, что он вовсе не принимал снотворного. Ага! Стал спотыкаться! Сел рядом с будкой, поставив винтовку между ног. Тяжело уронил голову на плечо. Мои друзья и трое колумбийцев, посвященных в дело, вместе со мной внимательно следили за происходящим.

– Пошли, – сказал я колумбийцу. – Веревку!

Колумбиец приготовился было бросить крюк, как вдруг стражник встал, уронил винтовку, потянулся и, покачиваясь, принялся маршировать на месте. Колумбиец вовремя спохватился и ничем себя не выдал. До смены часовых оставалось восемнадцать минут. Мысленно стал

призывать на помощь Всевышнего: «Прошу Тебя, помоги мне еще только раз. Не оставь меня!» Но тщетны были мои молитвы, обращенные к Богу христиан, такие неуклюжие, особенно если учесть, что исходили они от атеиста.

– Невероятно, – сказал Клузио, приблизившись ко мне. – Невероятно, что этот идиот не засыпает.

Часовой наклонился, чтобы поднять винтовку, постоял несколько секунд в такой позе и рухнул плашмя на манеж, как будто его сзади ударили. Колумбиец бросил крюк, но тот сорвался и полетел вниз. Снова бросил, на этот раз удачно – крюк зацепился. Потянул веревку на себя, чтобы убедиться, крепко ли держит. Я проверил и только было уперся ногами в стену, готовясь рывком преодолеть ее, как услышал голос Клузио:

– Берегись! Смена караула!

Я едва убрался незамеченным. Тут же сработали инстинкт защиты и дух солидарности, столь распространенные в среде заключенных: полтора десятка узников-колумбийцев быстро окружили меня, и я растворился в их толпе. Мы стали уходить вдоль стены, оставив веревку болтаться у караульной будки. Один из караульных новой смены заметил кошку и тут же часового, лежавшего в беспамятстве на своей винтовке. Пробежав вперед два или три метра, он включил сирену, поскольку был, очевидно, уверен, что совершен побег.

К бесчувственному часовому подбежали с носилками. На стене собралось более двадцати полицейских. С ними был и дон Грегорио. Он поднял крюк и вытащил наверх веревку. Через несколько минут весь двор был оцеплен полицейскими с винтовками наперевес. Последовала перекличка. Отозвавшись на свое имя, каждый заключенный должен был идти в свою камеру. Удивительно! Все до единого! Камеры – на замок. Двор опустел.

Вторая перекличка с проверкой по камерам. Нет. Никто не исчез. К трем часам нас снова выпустили во двор. Там мы узнали, что часовой продолжает храпеть вовсю. И попытки разбудить его ни к чему не привели. Я потрясен неудачей, равно как и мой напарник-колумбиец. Последний был так уверен, что все должно сработать! Он обрушил весь свой гнев на янки, ругая на чем свет стоит всю американскую продукцию, поскольку, как оказалось, снотворное было изготовлено в Соединенных Штатах.

– Что делать?

– Начать сначала.

Это все, что я мог ему сказать. Он же подумал, что я имею в виду усыпить другого часового, хотя моя фраза просто-напросто означала, что давай, мол, поищем другие пути.

– Ты думаешь, что все надзиратели такие простофили, что среди них найдется еще один любитель кофе по-французски?

Несмотря на всю трагичность момента, я не мог удержаться от смеха.

– Конечно, приятель, конечно.

Наш постовой проспал три дня и четыре ночи. Когда он проснулся, то, разумеется, показал на меня: это я его «вырубил» своим французским кофе. Дон Грегорио послал за мной и устроил нам очную ставку. Начальник охраны хотел ударить меня саблей. Я отскочил в угол кабинета и стал его провоцировать. Он снова замахнулся саблей, но в этот момент между нами встал дон Грегорио, который и принял удар на себя. Сабля пришлась ему по плечу и перерубила ключицу. Дон Грегорио упал и так истошно завопил, что начальник охраны, растерявшись и позабыв про все, бросился к нему и стал поднимать с пола. Дон Грегорио продолжал орать и звать на помощь. Из всех служебных комнат, расположенных близко к кабинету, уже сбегались гражданские служащие. Начальнику охраны, еще двум полицейским и постовому, проспавшему так долго, пришлось вступить врукопашную против дюжины молодцов, искренне желавших отомстить за своего начальника, дона Грегорио. В этой потасовке некоторые были изрядно поколочены. А на мне – хоть бы одна царапина! Закрутилось большое дело, на этот раз уже не мое дело, оно меня не касалось. Дело завертелось между начальником тюрьмы и офицером охраны. Дона Грегорио отправили в госпиталь, а его заместитель вывел меня во двор и сказал: