Мотылёк
Шрифт:
К десяти часам утра море немного штормило. Направление волн и неблагоприятный ветер трепали судно в бортовой-килевой качке. На румбе норд-ост. У многих стражников и узников разыгралась морская болезнь – укачало, что называется. К счастью, в паре со мной на цепи морской волк. Его не укачивает. Надо признаться, что не получаешь никакого удовольствия, когда рядом с тобой кого-то тошнит. Этот тип – настоящий парижский «тити» (уличный мальчишка). Прибыл в Гвиану в 1927 году. Уже семь лет на островах. Сравнительно молод – тридцать восемь лет.
– Меня прозвали Тити Белот [7] за то, что, должен признаться, прилично играю в карты. Я только этим и пробавляюсь на островах. Режемся ночи напролет. Очко по два франка. При своем банке можно снять солидный куш. Если, скажем, в банке двести франков, а ты бьешь валетом, то проигравший
– Откуда же на островах такие деньги?
– Представь себе, водятся, старина. На островах полно гильз с наличными. Некоторые приезжают с ними, другие получают через надзирателей за половину суммы. Видно, что ты новичок, приятель. Ничего-то ты не знаешь.
7
Карточная игра.
– Разумеется. Откуда мне знать острова? Я знаю только, что с них трудно бежать.
– Бежать? Ты даже не заикайся об этом. Я тут уже семь лет, и за все это время было только два побега. И чем они закончились? Троих убили, а двоих сцапали – вот чем они закончились, брат. Никому не удавалось. Поэтому и охотников бежать не густо.
– Что делал на материке?
– Проходил рентген, выясняли, есть язва желудка или нет.
– Почему не попытался бежать из больницы?
– Ты еще спрашиваешь! Будто не знаешь, что ты сам, Папийон, все испортил. Так случилось, что я попал в ту же палату, откуда ты бежал. А теперь представь себе, какие строгости они ввели после твоего побега. Едва подойдешь к окну за глотком свежего воздуха, как тебя уже отгоняют. Спрашиваешь почему, а тебе отвечают: «А чтобы у тебя не появились такие же мысли, как у Папийона».
– Скажи, Тити, кто этот верзила, что сидит рядом с начальником конвоя? Стукач?
– Ты что, сдурел? Его здесь все уважают. Вообще-то, он фраер, но держится не хуже заправского блатаря: с баграми дружбы не водит и поблажек никаких не принимает, свое звание каторжника ничем не позорит. Может дать добрый совет и быть хорошим товарищем, с легавыми на сближение не идет. Ни священнику, ни доктору не удалось втереться к нему в доверие. И вот этот фраер с повадками крутого парня, представь себе, не кто иной, как потомок Людовика Пятнадцатого. Да, дружище, он граф, и самый что ни на есть настоящий, а зовут его граф Жан де Берак. Однако, чтобы завоевать наше уважение, ему понадобилось немало времени, потому как попал он сюда за очень грязное дело.
– И что же он натворил?
– Да, знаешь, он собственного ребенка сбросил с моста в речку. А поскольку то место оказалось совсем мелким, то у него хватило хладнокровия, чтобы спуститься, взять ребенка и снова бросить туда, где поглубже.
– Как? Выходит, он дважды убил собственное дитя?
– Один мой приятель – он работает бухгалтером и видел его досье – рассказывал мне, что этого парня замордовало его знатное окружение. А его мамаша выбросила на улицу, как собаку, девчонку-служанку, которая родила от него ребенка. Приятель говорил еще, что эта спесивая графиня держала сына под каблуком и то и дело оскорбляла и унижала его за то, что он, граф, спутался с простой служанкой и опозорил их древний род и фамилию. Парень так обезумел и разгорячился, что, не ведая, что делает, пошел и утопил своего ребенка в реке, а девчонке своей перед этим сказал, что сдал его в приют.
– Сколько ему дали?
– Только десять. Ты должен учесть, Папийон, он ведь не то что мы с тобой. Старая графиня, хранительница фамильной чести, должно быть, убедила судей, что убийство ребенка простой служанки, совершенное графом, не является серьезным преступлением. Он ведь совершил благое дело – спас честь своего рода.
– И какие выводы?
– Выводы? Каких выводов можно ждать от уличного картежника? Я человек скромный. Да ладно, скажу. Как он рос, как воспитывался, этот образованный дворянчик граф Жан де Берак? Без всяких рассуждений, без малейшего понятия о жизни. Его учили только одному: голубая кровь, голубая кровь. А остальное? Господи, какие пустяки, стоит ли беспокоиться! Вокруг живут мелкие людишки, если не совсем рабы, то подневольные. У графа на них как бы наследственное право. Почему бы не потешиться с девчонкой? А мать, напыщенная гордячка и эгоистка, испортила, искалечила его. Он, по сути, и сам стал подневольным. Только на каторге превратился в истинного аристократа в полном смысле этого слова. Может, это покажется смешным, но только здесь он стал настоящим графом Жаном де Бераком.
Острова Салю, пока для меня не известные, через несколько часов перестанут быть таковыми. Я знаю
Подходим! Вот и острова! Они образуют треугольник: Руаяль и Сен-Жозеф лежат в основании, а остров Дьявола – его вершина. Солнце уже низко над горизонтом, но освещает их удивительно ярко. Такое можно наблюдать только в тропиках. Времени еще достаточно, чтобы разглядеть их во всех подробностях со стороны моря. Начнем с Руаяля. Плоский карниз суши огибает круглый холм высотой более двухсот метров. Вершина тоже плоская. Остров напоминает мексиканское сомбреро со срезанной тульей, будто ее опустили в море – и вот она плывет. Повсюду высокие кокосовые пальмы ярко-зеленого цвета. Низенькие домики под красными крышами делают остров особенно привлекательным. Кто не знает, что там, на берегу, возможно, и захотел бы провести здесь всю свою жизнь. На плато виднеется маяк. Наверняка горит по ночам и в плохую погоду, чтобы корабли не налетели на скалы. Мы совсем близко. Я различаю пять длинных зданий. От Тити узнал, что в двух первых огромных бараках живут четыреста узников. Затем идет дисциплинарный блок с камерами и карцерами. Он окружен высокой белой стеной. Четвертое здание занимает больница, а в пятом размещаются надзиратели и администрация. По склонам холма рассыпаны маленькие домики с розовыми крышами. Там живут надзиратели. Немного подальше лежит остров Сен-Жозеф. Меньше пальм, меньше зелени. На плато высится огромное строение. Оно четко просматривается с моря. Я сразу догадался, что это за сооружение, – тюрьма одиночного заключения. Тити Белот подтвердил это. Он указал мне на лагерные бараки, где жили заключенные, отбывавшие обычные сроки. Они стояли ниже, у моря. Уже ясно стали видны наблюдательные вышки и амбразуры. На острове виднелись также маленькие опрятные домики с белыми стенами и красными крышами.
Поскольку судно подходило к Руаялю со стороны южного фарватера, остров Дьявола пропал из виду. Но еще издали он мне показался огромной скалой, поросшей пальмами. Никаких приметных сооружений. Только несколько желтых домиков с черными крышами, выстроившихся у прибрежной черты. Позже я узнал, что в этих домах содержались политические заключенные.
Мы входим в гавань острова Руаяль, хорошо укрытую за огромным волноломом, сложенным из больших каменных блоков. Возведение этого сооружения, должно быть, стоило жизни многим и многим узникам.
«Танон» дает три гудка и бросает якорь в двухстах пятидесяти метрах от причала, очень длинного. Причал сложен из валунов, скрепленных цементом, и возвышается над водой на три метра. Параллельно причалу идут здания, выкрашенные белой краской. Я читаю черные на белом фоне надписи: «Пост охраны», «Обслуживание судов», «Пекарня», «Администрация порта».
С берега на нас взирают заключенные. Они все не в полосатой одежде арестантов, а в белых брюках и куртках. Тити Белот поясняет, что если ты при деньгах, то на островах вполне возможно иметь приличную и удобную одежду, сшитую по мерке портным. Здесь портные наловчились шить одежду из мешков из-под муки, предварительно отбелив мешковину и выведя все надписи. Он сказал, что почти никто не ходит в арестантской форме.
К нашему судну приближается лодка. Один надзиратель управляет кормовым веслом. Справа и слева от него еще два надзирателя с винтовками. Шесть заключенных в белых брюках, голые по пояс, работают длинными веслами стоя. Они делают мощные гребки. Расстояние между судном и лодкой быстро сокращается. За первой лодкой тянется на буксире еще одна, пустая и по размерам более похожая на спасательную шлюпку. Лодка причалила к судну. Первыми в пустую шлюпку сходят офицеры сопровождения. Они размещаются на корме. Затем в носовую часть садятся два стражника с винтовками. С нас снимают кандалы, но оставляют в наручниках. Мы по двое спускаемся в лодку. Сначала наша группа из десяти человек, а затем восемь человек из группы на верхней палубе. Гребцы налегают на весла. Им предстоит еще одна поездка за остальными. Мы взошли на причал и выстроились у здания администрации порта. Ждем других. Никакого багажа у нас нет. Ссыльные, не обращая внимания на багров, открыто разговаривают с нами, держась на почтительном расстоянии, метрах в пяти-шести. Несколько человек из моего конвоя дружески приветствуют меня. Сезари и Эссари, два бандита-корсиканца, знакомые мне по Сен-Мартен-де-Ре, рассказывают, что работают здесь лодочниками в гавани. В этот момент появился Шапар, проходивший по делу марсельской биржи. Я его знавал еще во Франции до ареста. Прямо в присутствии стражников он сказал: